Поэзия будней

Текст и фото Виктор ГРИЦЮК

Cтрану неумолимо затягивает в сети цифровых технологий. Сначала на нас навалился компьютер и убил такие красивые и сложные пишущие машинки. Теперь же в магазинах все сложнее купить нужную фотопленку, зато ассортимент цифровых камер и аксессуаров пополняется ежедневно. Количество ежечасно снимаемых фотографий в России стремится к числу жителей. Любопытные люди с цифровыми мыльницами проникают во все щели страны и мира и снимают, снимают, снимают все подряд… Фотографирование не на словах, а на деле становится самым доступным и демократичным видом творчества. Но куда девать фотографии? Конечно же, в глобальную паутину.

А интернет уже разбухает от фотографий, как бурная река в половодье. Каждый автор спешит представить единственный «шедевр» жанра, но большинство страдает многословием. Выставки в рамах теряют смысл от количества ежедневно рождающихся снимков. Все как-то забыли, что по-настоящему хорошего не бывает много. Например, гениальный Родченко известен двумя десятками фотографий, но вдруг выставляются отброшенные им дубли и варианты, и мастер слабеет, растворяется в черновиках.

Некоторые из нынешних молодых людей с «цифромыльницами» станут в будущем известными мэтрами. Они создадут, наконец, то, что культурный мир станет называть российской фотографией, четко отделяя ее от советской. Но это еще впереди, а сегодня мы переживаем интереснейшее время. Сегодня мы наблюдаем, как сама история задвигает на дальние полки памяти все вторичное и легковесное из «пленочного периода», оставляя только стоящее.

Но здесь мы коснемся не фотографии вообще, а лишь одной ее области — жанровой фотографии. Для начала определимся с понятиями — только с этого начинаются более-менее серьезные разговоры. Мне ближе суховатое, хотя и внятное определение, что репортажная жанровая фотография — это вылавливание фотокамерой из реальной жизни честных эмоциональных картинок.

Считают, что в жанровой фотографии существует и придумывание задним числом смысла там, где в реальности его не было, но кадр случайно выстроился так, что кажется, будто этот смысл есть. Ну, что же, если выдумано правдоподобно, то почему бы и нет, а если явно притянуто за уши, то становится неловко за автора. Но в идеале — это должна быть сама жизнь.

Есть еще большие сложности с оценкой работ. Некоторые зрители просто предлагают делить фотографии на «хорошие» и «не очень хорошие». Согласен, что так было бы проще всем. Но проще не получается оттого, что критерии и планки у каждого свои. Сколько людей, столько и мнений, а авторитетные фотографические искусствоведы в нашей стране — пока птицы редкие.

Мне кажется, что крепкая жанровая фотография по тонкости, цвету и настроению должна максимально приближаться к реалистической живописи, ведь мы снимаем настоящую жизнь. И тогда сразу отсеиваются миллионы сомнительных дублей.

Про наследство и сегодняшний день
Давайте попытаемся взглянуть на наше наследство в жанровой фотографии. Советская — она вся была пропагандой, даже когда представляла репортажные снимки с участием детей. Ведь тогда нельзя было на улице просто поднять к глазам фотоаппарат и что-то долго снимать. Как и всякий тоталитарный режим, наш боялся неконтролируемого фотографирования реальности.

Параллельно с партийной цензурой в самом фотографе всегда срабатывала цензура внутренняя — то, что сегодня бы назвали «нюхом на конъюнктуру». «Большой брат» стоял за каждой спиной. В подражание живописи социалистического реализма (а больше некому было подражать) фотография изготавливала образы мечты из реальных объектов.

По технологии съемки дошедшие до нас фотографии, выдаваемые за «объективный портрет советской эпохи», являлись более-менее талантливыми постановочными кадрами. Отдельные правдивые фотографии, снятые «для души», не делали погоды. Искренние они — в том специально-советском смысле этого слова. На деле же и они не выходили за официальные рамки. Они были умиленными, наивно-романтичными, «детскими» — вроде портрета на шоколадке «Аленка».

Новая для страны волна жесткой и правдивой жанровой фотографии начиналась с естественного протестующего крика в обществе несвободы. В противовес официальной «показухе» и фотоклубовским «художественным» соплям с голыми девушками в песках, деревянным зодчеством и морщинистыми лицами старух она эзоповым языком осторожно стала вскрывать фальшь режима.

Не знаю, кто первый назвал ее «чернухой», но название прижилось. «Чернуха» демонстрировала несоответствие «слова и дела» на примере жизни обычных людей города и деревни. На этом этапе наше стремление к свободе совпало с интересами западных недоброжелателей. На российских фотографов посыпались гранты и престижные премии за то, что они закрепляли в фотоискусстве именно такой образ страны.

Однако вскоре модная «чернуха» вызвала у части интеллигенции отвращение. Ситуация неожиданно перевернулась так, что искренняя борьба за «освобождение угнетенной страны от тирании» странным образом превратилась в презрение к этой самой стране. Писатель Александр Зиновьев заметил тогда: «Целились в коммунизм, а попали в Россию». И острая жанровая фотография сыграла здесь огромную роль и как обвинительный документ, и как обоюдоострое оружие.

Так возникла необходимая в те времена перемен и почему-то дожившая неизменной до наших демократических дней привычка бунтовать против властей. Наверное, главный секрет в том, что «революция продолжается» — как убеждает нас телеканал «Культура». Оттого находят фотографы в революционности коммерческий интерес, и презрение к «немытой России» до сих пор остается для них пропуском на страницы западной прессы, на международные конкурсы, престижные выставки. Наш «образованный зритель» уже настолько приучен к «чернухе», что как черт ладана боится фотографий добрых, подозревая в них пропагандистскую ложь.

Так случилось страшное: в запале протеста мы утратили трезвый, спокойный взгляд на реальность нынешнего дня. Мы не хотим видеть, что к старому нет возврата. Немодно у нас теперь в среде жанровых фотографов собственную родину любить. Успокаивают, что так было всегда в российской культурной элите. Наша элита всегда стояла здесь лишь одной ногою. Вторая была в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Тель-Авиве. Но большинство рядовых россиян двумя ногами на российской земле и потому хотят видеть страну на снимках такой, чтобы ее можно было любить, а не бояться или ненавидеть. Однако в новостях и прессе она чаще предстает неопрятной и опасной…

Молодое поколение фотографов по инерции продолжает войну с давно рухнувшим режимом, хотя пришло время строить. Они тратят массу усилий, чтобы отыскать своих страшных героев. Проникают в подземные коллекторы, в тюрьмы, психбольницы, в дома престарелых. Безостановочно снимают сирот и алкоголиков.

Давно известно, что мир несовершенен. В каждой европейской стране есть бездомные и наркоманы. Россия, к сожалению, не исключение. Но большинство вокруг нас — нормальные люди, которые женятся, рожают детей, строят дома и сажают деревья — живут нехитрыми каждодневными заботами. Кто же покажет стране и миру нынешнюю обыденную российскую жизнь? Наши дети спросят — как мы жили в переломное время, неужели лишь пьянством, проституцией, содомией и наркоманией, коррупцией и тюрьмами?

Умное использование опыта
Пора нам перестать завистливо глядеть в сторону живописи и спорить — что же такое фотография, искусство или все-таки нет? На дворе XXI век — надо прекращать разговоры и делать свое дело. Если мы хотим войти в мировую культуру после падения железного занавеса, то пора осваивать опыт лучших наших и западных мастеров.

У жанровой фотографии хорошая биография. Наши учителя — это наши классики: цветной Прокудин-Горский, гениальные Дмитриев, Каррик, Карелин, Лобиков. А из западных всех милее и ближе по времени, конечно, Картье-Брессон. Он говорил: «Моим главным желанием было поймать в одном изображении основной смысл возникшей сцены...» И всегда к этому возвращался, стараясь, чтобы один снимок вмещал весь сюжет. А к репортажу предъявляются совсем другие требования.

Вспомним кратко, чему учил нас мастер одной фотографии. Первое — это виртуальная «невидимость»: чтобы самому видеть, но не быть видимым, отраженным в снимке прямым взглядом персонажа или напряжением в ситуации.

Второе — не изменять снятый кадр, т.е. не кадрировать готовый снимок и ничего не впечатывать.

Третье — снимать жанровую сцену в решающий момент. Это можно попробовать объяснить так, что любая ситуация имеет начало, конец и свой личный психологически-изобразительный пик, который и надо уловить. Брессон разъяснял, что «фотографирование — это нечто вроде предчувствия жизни, когда фотограф, воспринимая меняющуюся пластическую информацию, в доли секунды захватывает выразительное равновесие, вдруг возникшее в бесконечном движении».

Четвертое — это предпочитать всем объективам один — штатный с фокусным расстоянием 50 мм на пленочном 35-мм фотоаппарате, как наиболее соответствующий по углу «вjдения» человеческому глазу.

Не подумайте, будто в припадке поклонения классикам жанра я призываю закопать бесценный опыт «чернухи». Ни в коем случае. Она была началом нашей новой жанровой фотографии, и мы ее не бросим. Но основные бои в прошлом, и желательно ей немного подвинуться, чтобы соблюсти те пропорции «беды» и «счастья», в которых они присутствуют в нашей реальности. Всегда будет где-то жизнь напряженная, с событиями, беготней и нервами, в которой есть преодоления, трагедии и надломы. И пусть рядом цветет и тихая жизнь, с привычными тропинками и видом из окна.

Говорят, что проще один раз совершить подвиг, чем жить долго, оставаясь при этом приличным человеком. А долго — это рядовая заурядная жизнь без явного мнения фотографа. Это основная жизнь большинства, и по времени ее больше, чем любых острых событий. Для нее всегда есть место. Ее мы и попытаемся художественно зафиксировать по принципам Брессона, и немного — по новым, рожденным цифровой эпохой.

Middle Life — это обычная жизнь
Жанровая фотография имеет признанные подразделы, среди которых и «непосредственная фотография», «фотография нерешающего момента», «уличная фотография» и другие, включая новомодную «мобилографию». В самих названиях присутствует характеристика особенностей. Недостающий нам сегодня в России жанровый стиль можно назвать Middle Life Photography. По-русски это может звучать как «фотография обыденной жизни». Это доброжелательные, миролюбивые, без кукиша в кармане снимки российской действительности. Без истерики, осуждения, плевков и тошноты.

Жанр «обыденной жизни» не выдуман партийными идеологами, поэтому он естественно заполнит свою законную нишу. Во всех цивилизованных странах подобные снимки уже есть. Пора и нам начинать, ведь ткань здоровой национальной культуры не терпит пустот. У нас в стране есть талантливые фотографы обыденности, но зритель с ними не знаком. Задача нового жанра — объединить их по приметам и признакам Middle Life Photography.

Как говорил Жванецкий: «Мы живем в такое время, когда авангард располагается сзади, а аккомпанемент выступает с сольными концертами». Восстанавливая естественную логику творческой реальности, мы попытаемся поставить заслон «цифровому мусору». Итак, коротко сформулируем принципы жанра «обыденная жизнь», их получилось немного больше, чем у Брессона.

Первым принципом остается «виртуальная невидимость» фотографа. Никто из героев снимка не должен явно глядеть в объектив, забирая внимание на себя — это не жанровый портрет. Персонажи должны быть естественно замкнуты внутри своей атмосферы, как бабочки в янтаре. Не должно чувствоваться присутствия в ситуации самого фотографа. Тактичные коррективы в реальности допускаются при условии, что этого не заметно в результате. Ведь вряд ли кто сможет это проверить, так что все вмешательства остаются на совести автора.

Давайте перестанем запутывать зрителя глубокомысленными театральными картинками, выдавая их за реальность. Не думайте, я не против красивых поэтичных постановок с гармошкой в бане, с детишками «над пропастью во ржи». Но это совсем другой, отдельный, сложный и нужный жанр фотоиллюстрации. От жанровой фотографии в наш лживый рекламный век ждут документальной правды. Но, сраженные погоней за успехом, падают даже маститые авторы.

Не устоял и великий National Geоgraphic, представив в якобы живом репортаже о слонах бивни из местного музея. При увеличении на них заметили особое клеймо. Правда, у редакции хватило смелости публично признать свою оплошность. А вот фотографу не позавидуешь. Думаю, его имя мы больше не встретим на страницах серьезных изданий. Поэтому осторожнее надо быть с постановкой в жанре Middle Life. Лучше снимать так, чтобы самому себя потом уважать. Поэтому мы формулируем наш принцип просто — «никто не позирует».

Второй принцип — тоже по классику, но с современной добавкой. Фотография не должна кадрироваться впоследствии. Все композиционные построения осуществляются непосредственно во время съемки, как это делают в кино. При таком подходе съемка приобретает все приметы трудной, интеллектуальной, увлекательной игры. Фотограф вплывает в атмосферу, ищет и ждет. Если знаешь, что хочешь снять, то это уже было. К новому ведут чувства, ум, много снятых дублей и чуть-чуть удачи. Никто и не обещал, что будет легко.

Видевшие вороха контактных листов Картье-Брессона в лаборатории «Магнума» рассказывают о разочаровании от разглядывания всех снятых им кадров. Но среди них есть один или два, которые оправдывают затраченные усилия. Только автор увидел их, а все остальные были лишь черновиками, дублями — дорогой к шедеврам.

Конечно, соблюсти принцип некадрирования не каждому по плечу. В пленочные времена фотомолодежь считала это высшим пилотажем, стремясь напечатать выставочный кадр с перфорацией, чтобы было понятно, что он не скадрирован. Это значило, что автор думал на съемке, понимал, где находился, был внутри и оставался фотографом. Конечно, на первых шагах ученичества кадрирование (кроп) допустимо. Снимать и думать — здесь нужен навык. Т.к. сегодня мало кто снимает фиксированным объективом, а в ходу объективы с переменным фокусом, кадрирование во время съемки не предполагает даже передвижения в пространстве. Поэтому требование это вполне реально.

Из нового и очень важного добавления к этому принципу — то, что не допускается изменение и обработка снимка в графических редакторах, кроме как по стандартным показателям, принятым профессиональными агентствами. К ним относятся: поднимание теней, небольшое выравнивание световых соотношений неба и земли, техническая ретушь, некоторые тактичные высветления, общая резкость. Исходники должны сохраняться.

Третий принцип немного расширен. Естественно, остается условие, что жанровая сцена должна быть снята в свой решающий момент. Кроме этого, при сохраненной достоверности, документальности снимок должен быть графически и по цветам интересен, в нем должны быть использованы разнообразные изобразительные средства и приемы. При этом не допускается эстетизирование деструктивного и уродливого. Фотографии Middle Life стоят ближе к классической живописи, чем другие жанровые снимки. Мы стремимся, чтобы такой снимок хотелось иметь в квартире.

Жанровая фотография Middle Life — это грамотный, оригинальный, композиционно выверенный цветной рассказ об обычной ситуации. Вся история в одной снимке, как живописная картина. Для этого мы «становимся на плечи» гигантов культуры, и не только фотографов, но и живописцев, поэтов и писателей. Мы не отбрасываем ничего реалистичного и конструктивного из художественного опыта прошлого и настоящего.

Четвертым принципом жанра у нас числится цвет, и только цвет, и никакого черно-белого изображения. Все давно привыкли к цветным изображениям в журналах, газетах, телевизоре. Это раньше человек, заглядывая в видоискатель вашего аппарата, удивленно спрашивал: «У вас что — цветная камера?» Казалось, что и в видоискателе мир должен быть черно-белым, как потом на отпечатке.

Теперь же каждый ребенок уяснил, что мир цветной, а черно-белое изображение просто сделать из цветного. Редко кто снимает его сразу. Многие так спасают неудавшийся цветной снимок. И обесцвечивание «вытягивает» сюжет. Черно-белая фотография — это тоже отдельный, сложнейший художественный жанр, но не Middle Life, а нечто другое, элитарное.

У Брессона в четвертом принципе было условие использовать лишь штатный объектив. Это, наверное, самое трудноисполнимое в сегодняшнем изобилии оптики. В жанре Middle Life мы пользуемся любым объективом, за исключением нерезкого и неоправданно искажающего реальность. Кино давно приучило зрителя ко всей линейке оптики, поэтому не будем зацикливаться на конкретных фокусных расстояниях, а настроимся на конечный результат со всем техническим арсеналом.

Пятый принцип жанра самый легкий. Скорее это даже не принцип, а рекомендация. Она касается выбора сюжетов. Конечно, мы не против отображения разумных перемен обычной жизни, но жанр сосредоточивается на более традиционных сторонах быта, на том, что «вечно и неизменно» по нашим человеческим меркам. На том, что всегда именовалось «вечными ценностями». От этого возникает иное отношения жанра ко времени, что сразу отличает его от репортажа.

Время в Middle Life застывает, замораживается, являясь одновременно и днем сегодняшним и растекаясь до эпических масштабов. Мы снимаем консервативные символы и смыслы, а они не стареют. При этом фотографии Middle Life не несут социальной, расовой или политической окраски. Это жизнеутверждающий жанр с доброжелательным, слегка ироничным или беспристрастным авторским взглядом.

В заключение
Народ сейчас трудно снимать. Мы сами виноваты в том, что люди перестали доверять человеку с фотоаппаратом. За это надо отчасти благодарить все ту же «чернуху». Но и российские люди уже другие, они почувствовали свободу и не желают непонятно кем и для чего быть сфотографированы.

Наверное, оттого, что профессионалы называют фотосъемку по-английски «выстрелом» (shot), Сюзан Зонтаг утверждала, что прицеливание и звук затвора камеры равнозначны выстрелу и являются «сублимированным убийством». В эту секунду власть фотографа над объектом абсолютна. Так, войну с реальностью пытаются сделать единственным смыслом и задачей фотографирования. Но только не в Middle Life.

Мы же призываем фотографов умножать своими профессиональными усилиями количество добра. Не бороться со злом, постепенно отращивая чугунные кулаки, а сосредоточиться на добре. Это надо нашей стране. А правильное добро — это когда перед детьми не стыдно. Надо, чтобы Россия на фотографиях была такой, какая она есть, а не такой, какой хотелось бы ее видеть нашим недругам. В этом вся мудрость и лирика жанра Middle Life.
F&V

Дополнительная информация:  wildrussia.livejournal.com