Авторская колонка
Ирины Чмыревой
Рассветы, закаты, березки, тропинки. Отражения в воде. Дождики и снега. Вы летите самолетом «Аэрофлота», и на вас с монитора смотрит очередная заставка с красотами пейзажа. Вы не рассматриваете ее как фотографию, просто — реклама компании, яркая, нарядная. Скучная. Особенно в сочетании с текстом-клише, перечисляющим те визуальные штампы, которые
и так перед вами, плюс призыв этим восхищаться. Наверное, такое обращение может быть в детском саду — смотри, вот зайчик, вот елочка, правда, они красивые? В детстве именно так учат смотреть и «восхищаться» тем, на что смотришь. Мы привыкли к стереотипам про «неброскую красоту русской природы»; но, памятуя про нее на словах, выдающиеся современные российские фотографы-пейзажисты постоянно разъезжают по стране в поисках особых красот, сочетаний заката-воды-леска на другом берегу, которые одни и могут позволить эту «неброскую (и все-таки!) красоту» рассмотреть. Перед русским фотографом-пейзажистом будто поставлена задача: найти красоту необыкновенную за тридевять земель. Любители стремятся не отстать от профи в поисках сочетаний. Однажды при мне человек в серьезном костюме при галстуке мучил известного фотографа (для которого фотография — радость, он снимает, как дышит, — повсюду): правильно ли он выставляет экспозицию для съемки заката? Человек в костюме не виноват: он вырос и живет в той культуре, где это — важно. Кислотные желтые и розовые небеса, кружок лимонного цвета на красном — солнце. А внизу море или другой водоем.
Такова ли была традиция русского живописного пейзажа? Помимо эффектных далей и сияющей (будто лампочка с той стороны холста) луны на черном небе у Куинджи, помимо сосен у Шишкина был еще Левитан (ценимый современниками не менее, но более других пейзажистов своего времени), именно его, а также Валентина Серова с почти монохромными пегими зарисовками, а также аврасова с тихой серостью московских весен выделяли как «лицо» русской пейзажной школы. Но тому уж за сто лет. В ту пору в русской пейзажной фотографии «серая тональность» с тонкостью мелодичных движений верхушек леса или переливов дальнего поля почиталась за высокое достижение. Что же случилось позже? Откуда взялась нарочитая яркость и стремление к эффектным цветам и поиску экзотической «красоты, которую поискать»? Увы, читатель, это не списать на китчевую природу советского искусства или нарочное внутри одной отдельно взятой страны уничтожение русской традиции. Это глобализация. Она не зависит от политических систем, культура ей подвержена, как вирусу, который не знает границ. Потому как культура двадцатого века
становилась все более популистской, повсюду, независимо от политических режимов. Только в Советском Союзе популизм облекался в терминологию «пролетарской», а на Западе — «массовой» культуры. Итог один: не очень развитое цветовое чутье, вера в отсутствие красоты в повседневности, поиск ее в далеких далях. Американская художница Пенелопа Умбрико однажды решила поработать с самым массовым сюжетом фотографии. Им оказалось… солнце. Так что самое известное ее произведение: эффектный коврик всех оттенков красного и золотого — обкрапленные солнышки из тысяч фотографий, по одной с каждой сотни тысяч снимков, скачанных с Flickr…
Но почему, оказываясь на портфолио-ревю зарубежных авторов, я вижу столько вдумчивых и красивых в своей простоте пейзажей? К примеру, зайдите на сайт FotoFest — в этом году у старейшей биеннале фотографии США тема «Современная американская фотография». Естественно, большинство произведений — серий, проектов, портфолио на ревю — пейзажи. Гуманистический пейзаж. Фиксирование вторжения/проживания/человека в окружающем мире. Ландшафт — как карта меток человеческого пребывания. Красиво ли это? Зависит от фотографа, его позиции. А еще от воспитания зрителя, понимающего под красотой не только набор необыкновенных сюжетов и цвета. Вопрос уже к зрителю: что такое красота?
FotoFest в Хьюстоне в этом году проходил под знаком Уолкера Эванса. Откройте его фотографии. Пыльные дороги средней Америки, пустые бензоколонки, тихие дома. Попробуйте посмотреть на них не с точки зрения иностранца, считывающего воплощенную и призрачную в придорожном мареве «американскую мечту», но ландшафт повседневности, который фотограф зафиксировал = заставил всмотреться в привычное сограждан. Эванс был не первым, кто учил соотечественников видеть окружающий пейзаж — это традиция американской, впрочем, и европейской (старой и современной), и русской (в основном, старой) фотографии. Время проходит. Время нашей жизни проходит, и где, как не в окружающем пейзаже, можно зафиксировать факт нашего пребывания, строительства, преобразования мира? Можно гордиться памятниками, поставленными повсюду и… нигде. Потому как фотограф, снимая их, пейзаж оставил без внимания. А можно гордиться пейзажем, несущим отпечаток нашего бытия.
Может, гордость за пейзаж постепенно изменит нашу действительность?
PS На фоне ущербной малости внимательной к пейзажу современной российской фотографии отрадно узнавать, что Александр Гронский побеждает в очередном международном конкурсе с «невзрачными» (по мнению большинства) пейзажами российских окраин.