Портрет постороннего

Один мой знакомый фотограф, мастер пейзажной съемки, как-то признался: в зарубежные поездки он больше не берет с собой камеру, потому что не может снимать людей — все получается плохо. Что ж, мизантропия в фотографии — вещь распространенная. Долгое время я и сам снимал только дикую природу, рассматривая «человеческий фактор» как досадную помеху. Свой первый «настоящий» снимок цивилизованного пространства я сделал в Нью-Йорке в 1992 г.

Пасмурным ноябрьским днем я бродил по Манхэттену и неожиданно оказался на Парк-авеню, вблизи ее пересечения с 57-й улицей. Серая асфальтовая река, стиснутая серо-черным каньоном домов и небоскребов, устремлялась к скалообразному «Гранд Сентрал Терминалу». Навстречу по пустынному тротуару вышагивал афроамериканец в черных солнцезащитных очках, на фоне аспидно-черных стен он выделялся только своим красным кашне. Я поднял камеру, и в этот момент по всей перспективе улицы зажглись красные светофоры! Все. Снимок сделан! Дубля не было и не могло быть.

Был ли тот импозантный негр раздражен тем, что я сознательно включил его в свой кадр? Вряд ли. Потому что он шел по Парк-авеню. В подобной ситуации в Восточном Гарлеме я бы мог лишиться фотоаппарата. В этом и состоит суть проблемы.

Люди не любят, когда на них направляют объектив. Возможно, действует свойственный высшим животным подсознательный страх перед пристальным взглядом, возможно, просыпается идущий от примитивных народов предрассудок, что фотография укорачивает жизнь и забирает с собой часть души. Вполне цивилизованные люди верят в мистическую связь человека с его фотографическим изображением, чем не без успеха пользуются экстрасенсы и колдуны.

Однако как бы ни возмущала граждан бесцеремонность репортажных фотографов, закон находится на стороне последних. Практически ни в одной стране не запрещено фотографировать людей, находящихся в публичных местах, т.е. на улицах, в парках, на стадионах, в кафе, в метро и так далее. Исключение — ряд мусульманских стран, где не приветствуется, если вы фотографируете мужчину без его согласия, а вполне рядовой снимок незнакомой женщины может рассматриваться как оскорбление, подлежащее наказанию.

В цивилизованных странах общепринято, что человек, вышедший из дома на улицу, теряет право препятствовать фото- или видеосъемке. Впрочем, если действия фотографа отличаются назойливостью и причиняют беспокойство, объект съемки может обратиться в полицию. Строго говоря, если, несмотря на все возражения и протесты, вы повторно фотографируете кого-нибудь, ваши действия можно квалифицировать как правонарушение с соответствующими последствиями.

В общем, диапазон возможной реакции людей на несанкционированную однократную съемку все-таки широк: от полного безразличия в городах Англии до тюрьмы в Кувейте или копья в живот от дикаря-масая в Кении.

И все же снимая людей без их разрешения, пусть находясь под защитой закона, пусть преследуя чисто художественные цели, вы берете на себя нравственную ответственность за тех, кто, возможно, никогда не узнает, где вы использовали их фотографии. Прежде чем нажимать на спусковую кнопку, прежде чем публиковать и обнародовать снимки, подумайте, не оскорбите ли вы человека, не унизите ли его?

Представьте себя на его месте. Не останется ли тогда факт съемки эпизодом только между вами? А может, все будет наоборот: вы возвысите его облик. Увековечите в книгах, фотоальбомах, на выставках — в памяти людей, наконец.

Начинать поиски можно издалека. Люди — великолепный элемент композиции. Крохотные фигурки между домами и деревьями, как у Брессона, безликие массы, как у Родченко. Узкие улочки с одинокими прохожими, где спина всегда выразительнее лица. Но, рано или поздно, вы все равно окунетесь в гущу событий и, доверяясь шестому чувству фотографа, начнете искать кадр, который нельзя упустить.

Это может быть, например, смешная сценка. Скорее всего, у вас будет несколько секунд, чтобы «поймать» ее целиком, как бабочку в сачок. И чем больше будет сачок, тем вернее. Поэтому лучше снимать «от живота», широким углом, главное — правильный ракурс.

К сожалению, вас все равно заметят. Возможно, погрозят кулаком. Выскажут все, что о вас думают. Будет неприятно. Но очень быстро вы поймете, что все это — мелочи, профессиональные издержки. Гораздо труднее вовремя увидеть и «прочитать» ситуацию, мгновенно оценить преподносимый реальностью сюжет и правильно выполнить съемку.

Большинство людей, выходя из дома, надевает на себя некую безличную маску. Но в определенных жизненных ситуациях человек раскрепощается, как бы отворяя волшебную дверцу в свой внутренний мир. Погруженные в собственные мысли или занятые общением друг с другом, люди открывают миру, и при случае — фотоаппарату, свои подлинные чувства: восторг, радость, удивление, отвращение, грусть, горе, умиротворение.

Это то, что не сыграет ни один гениальный актер — он будет только пытаться быть естественным; эти сцены не сможет поставить ни один гениальный режиссер — он лишь будет пытаться повторить их. И только фотографии способны бесстрастно и достоверно запечатлеть все.

Ушедший в себя человек смотрит несколько в сторону — у вас всегда будет возможность сделать незаметно хотя бы один кадр (помните, повтор — это уже назойливость), но без точной, выверенной композиции он будет потерян. Композиции следует идти «рука об руку» с сюжетом и психологическим содержанием снимка и не просто поддерживать, а усиливать впечатление от фотографии. «Композиция должна быть предметом наших постоянных забот, но во время съемки мы можем почувствовать ее только интуитивно...» (Анри Картье-Брессон).

Вопрос — в правдивости снимка. Многие великие — и Юджин Смит, и Брассай, и Дуано — не брезговали постановочной съемкой, моделируя различные жизненные ситуации, и при этом не теряли, но даже выигрывали в выразительности. Только Картье-Брессон принципиально не признавал инсценировок. Светом и ракурсом, подобно Родченко и Смиту, можно существенно усилить экспрессию снимка, но это путь театрализации, отступление от подлинности, непревзойденного достоинства фотографии. Подлинность — это выражение существа человека, его экзистенции, без вмешательства фотографа и без искусственных приемов.

Я отправлялся на съемку, впитывая в себя драматургию новых городов, глядя по сторонам и стараясь не пропустить тот самый, по Брессону, «решающий момент». Я пытался уловить то, что несут в себе люди — естественность и безыскусность — сокровища, о которых человек не подозревает, посторонний глаз порой не видит — зато может зафиксировать фотокамера.

Впоследствии эти снимки совершили метаморфозу в моем сознании: они помогли мне понять, насколько глубоки и самодостаточны переживания простого человека, «человека с улицы», насколько велико его достоинство и крепок жизнеутверждающий инстинкт, независимо от рода деятельности и места обитания.

Я многого не замечал. Торопясь, я иногда воспринимал сцену целиком — проглатывал залпом, как страницу увлекательного романа, и только позднее, уже на готовом изображении видел некоторые важные детали.

Так получилось с барселонской танцовщицей, давно забывшей, что такое ангажемент и отправившейся за милостыней на бульвар Рамблас. Я дал ей денег, и она с благодарностью изобразила па, и все было написано на ее словно выточенном из дерева маске-лице, но самую выразительную деталь я обнаружил после проявки — это кед, предательски выглядывающий из-под платья.

И старый француз-буржуа, умиротворенно дремлющий с сигареткой во рту перед порцией мороженного, — само олицетворение западноевропейского благополучия. Только на снимке я увидел вторую сигаретку, заботливо спрятанную за ухом. Фотоаппарат безупречно сделал свое дело.

Эта выразительная пара сразу привлекла мое внимание. Загорелая женщина с точеной фигурой и мужчина в белоснежном костюме и с двумя тростями-«канадками». Они шли мимо.

Я сделал несколько снимков «от живота», интуитивно чувствуя, что «все не то». Потом они повернули и пошли через дорогу к антикварному магазину, и я вдруг понял, что их красноречивые спины — это как раз то, что было нужно. Уже не опасаясь быть замеченным, я спокойно скомпоновал кадр. Много позже, когда этот снимок был напечатан с хорошим увеличением, я увидел на нем «автограф» — мое крохотное отражение в витрине магазина.

Дело, по-видимому, в том, что любой человек несет в душе весь груз жизни — свое прошлое, прошлое и настоящее своей страны, своего народа, и даже будущее — в надеждах и тревогах. Иногда весь этот экзистенциальный «сгусток» читается на его лице, в его жестах и движениях. Фотография, сделанная в этот момент, может вскрыть целый психологический пласт. О чем-то подобном писал Робер Дуано, находя в своих моделях некую мистическую составляющую, некий взгляд, идущий из глубины веков и, подобно лучу лазера, пронзающий все на своем пути: и фотографа, и пленку, и бумагу, и зрителя…

Практика съемки людей на улице состоит не только в том, как фотографировать и выбирать нужный момент, здесь все более или менее ясно, а в том, чтобы отбраковать плохие и неудачные кадры. Ведь «решающий момент» мог и не наступить. Или он был упущен. Волшебная дверца захлопнулась. Ушло то необъяснимое и невыразимое, что скрывалось за ней. И все последующие кадры, добытые с таким трудом, — лишь мусор, который не нужно никому показывать.

У фотографии есть одно высокое качество: она дает высказаться самой жизни — на языке, не требующем перевода. Насколько это получается убедительно и ярко — зависит только от мастерства фотографа.

Дополнительная информация: www.logata.ru