Revolver Publishing, Treemedia
Берлин, 2014
ISBN 9-783957-630056
208 с., 25x28,5 см
Цветные фотографии, стихи
Твердый переплет, лента-закладка, суперобложка
Язык: англ., нем., рус.
Ориентировочная цена: 1750 руб.
www.revolver-publishing.com
www.vice-versa-distribution.com
www.treemedia.ru
«POST-» КАК ТРАНЗИТНАЯ ЗОНА ИСТОРИИ
Текст Владимир ГИЛЬМАНОВ — доктор филологических наук, профессор кафедры зарубежной филологии Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта
Скажу ли: «может быть, тьма сокроет меня,
и свет вокруг меня сделается ночью».
Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как
день, как тьма, так и свет.
(Пс. 138: 11–12)
«По ком звонит колокол»
К художественной реальности не применимы законы классической физики и эйнштейновской теории относительности. В художественной реальности свои законы Пространства и Времени, которые зависят от художника. Искривление духовно-нравственной сути человека искривляет пространственно-временной каркас мироздания и порождает опасность его крушения. Один из рухнувших миров — бывшая Восточная Пруссия и Кёнигсберг, ставшие для Дмитрия Вышемирского знаком Апокалипсиса. О Кёнигсберге писал Иосиф Бродский в стихотворении «Открытка из города К.»:
…Кто-то
среди развалин бродит, вороша
листву запрошлогоднюю. То — ветер,
как блудный сын, вернулся в отчий дом
и сразу получил все письма.
Дмитрий Вышемирский также «сразу получил все письма» из «города К.» и, прочитав эту почту из прошлого, понял, «по ком звонит колокол» в стихотворении Джона Донна:
Не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол;
он звонит и по Тебе.
Колокол звонит по каждому человеку, если он еще способен слышать и в нем все еще не свершилась «тайна беззакония» (2 Фесс. 2:7), лишающая его слуха и превращающая в «мертвую душу», пораженную духовной глухотой и слепотой. Колокол погибшего Кёнигсберга и Восточной Пруссии звонит и по автору книги «post-», проникшему в суть всеобщей сопричастности к драме Жизни и Смерти человечества.
В своей предыдущей книге «Кёнигсберг, прости» Дмитрий Вышемирский просит прощения у города, с которым связана вся его жизнь. Будто следуя известному закону Достоевского — «каждый перед всеми за всех и за все виноват», — Вышемирский осознает свою всечеловеческую сопричастность и ответственность. Смерть сокрушила город с гордым именем Кёнигсберг — «Гора короля». В этом имени отражена символика архетипа короля как хранителя мира. Но когда король теряет духовно-нравственное мужество, он теряет и мужество быть и становится не хранителем бытия, а его разрушителем.
Почта из будущего
Художественная реальность всегда субъективна и диалогична. Она может быть посланием, в котором художник говорит на «ты» с Историей и Богом. Книга Дмитрия Вышемирского «post-» представляет собой послание — почту из После-Пространства-Времени, о сути которых каждый будет судить в соответствии со своим кодом Жизни и Смерти. В «post-» происходит не просто всматривание в сгустки бытия и небытия, запечатленные в фотографиях. В этой книге происходит встреча всматривающегося с чем-то, что имеет отношение к его внутренней гармонии или хаосу, к его сознательной или бессознательной сопричастности к Армагеддону, который уже начался, по крайней мере, для живой и сострадательной души художника. Он первым получил почту из будущего и по законам искусства обречен жить по правилам военного времени Апокалипсиса, то есть пребывать в той особой точке мировой истории, где Жизнь и Смерть сходятся в последней брани. «Город К.» уже стал этой точкой, сгустив в своей географической малости величие исторической трагедии, где в малом месте открыто большое Время в его одновременности прошлого, настоящего и будущего.
Дмитрий Вышемирский создает особое видение этой одновременности, придавая ей самые разнообразные смыслы, отражающиеся в полифонии латинского слова «post». С одной стороны, эта приставка «пост» в значении «после» ассоциируется в книге с «постсоветским», с новой российской реальностью. В то же время «пост» касается нового качества истории ушедшего Кёнигсберга. Уже давно, однако, в искусстве и философии приставка «пост» стала употребляться для характеристики нового качества современной истории и культуры: post-истории, post-культуры, post-времени, post-состояния мира. В искусстве «пост» отражается в постимпрессионизме, постэкспрессионизме, постмодернизме... Одним из признаков искусства постмодернизма является исчезновение границы между художником и зрителем, между адресантом и адресатом. Смысл постмодернистского произведения рождается в зоне смешения авторского послания и зрительского прочтения, в драматичном транзите от автора к зрителю. Поэтому «пост» есть одновременно и почта. Поэтому всегда открыт вопрос о ее получении, то есть о том, возможно ли, держа в руках послание автора, проникнуть в его смысл и постигнуть истинную глубину этой почты. Название книги «post-» следует понимать во всех сложно взаимодействующих значениях этого слова, а также имея в виду, что в фотографиях Дмитрия Вышемирского отображается философская взаимосвязь Пространства-Времени и Человека.
Книга «post-» подтверждает, что Пространство-Время постоянно меняется, поскольку меняется Человек. Деформация его духовного зрения деформирует и видение бытия. В художественной реальности Дмитрия Вышемирского истончение пространственно-временной ткани «города К.» синхронно уже наступающей деформации мировой архитектоники, которая по причине антропологической катастрофы становится «телом смерти» (Рим. 7:25). Оптика «post-» — это феноменология опасности тотального коллапса Пространства-Времени, вплоть до евангельского пророчества о том, что «времени уже не будет» (Откр. 10:7), если...
Это «если» связано с теорией Платона о соотнесенности Пространства-Времени и зрения. В этой загадочной для потомков теории зрение задает видение бытия, поскольку видеть всегда завершается ведать, а ведать всегда производно от того, какими глазами душа смотрит в мир — глазами Бога или глазами Змея. Платон называл это синавгией = со-очием. Именно со-очие задает Пространство-Время эпох и культур — от мифа до современной науки. Кто-то видит ангелов, кто-то лишь частицы в камере адронного коллайдера. И есть художественное зрение, когда меж стен и тел физического пространства художник не только прозревает сквозь формы, но и сам создает их.
«Око зрит — невидимейшую даль, / Сердце зрит — невидимейшую связь...» — писала Марина Цветаева. Ее поэтический диагноз точен: око-зрение есть всегда сердце-зрение. И это составляет суть «теории относительности» Дмитрия Вышемирского о Пространстве-Времени. Эта теория — христоцентрична: есть Свет, творящий Жизнь, «и тьма не объяла его» (Ин. 1:5). Каждый человек — неизбежная точка преломления этого Света. Сердце-зрение человека производит его усиление; слепота сердца — гасит. Человек со-осуществляет во Вселенной ее развитие и богоцентрированную стабильность. Духовный порок сердца ведет к инфаркту бытия по причине порочности ума и воли. Из-за отторжения души и производного от нее зрения в восприятии мира нарастает духовная слепота. И это нередко граничит с гениальностью сердце-зрения, потерявшего надежду, как у Осипа Мандельштама в стихотворении «Ламарк»:
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз,
Он сказал: «Природа вся в разломах,
Зренья нет — ты зришь в последний раз».
Символический субстрат художественного зрения всегда находится на границе между жизне- и смерто-творчеством, между преображением действительности и смертным приговором для нее. На этой границе — непрерывающаяся боль, которой проникнуты и post-образы Вышемирского. Боль неизбежна в точке пересечения Духа и изувеченной грехом пространственно-временной плоти мира. Однако эта боль в книге «post-» — во встрече с Любовью. И поэтому вся книга как будто наполнена светом надежды, струящимся из будущего.
Средоточие Боли и Любви — в художнике. Сердце-зрение задает его око-зрение, а оно в свою очередь создает его особое Пространство-Время. Тайна художественного зрения в цикле Дмитрия Вышемирского не только в проникновении в сущность «города К.», но и в изменении его смысла. Художник дает месту речь, глагол, на которых Пространство-Время может заговорить с каждым. Эта прямая речь «города К.» — в образах книги. И диапазон звуков этой речи впечатляет — от смеха до едва слышимого стона. Но самая большая загадка книги «post-» в том, что звуки, опредмеченные в фотографиях, доносятся из будущего, обещанного Новым Заветом.
Звучание «post-» поразительно. Здесь происходит слияние звука и пространства, что соответствует давнему представлению о связи музыки с рождением мира. Музыка задает духоматериальный порядок Вселенной, его нарушение ведет к хаосу. Звук как вибрация космической энергии трансформируется в Пространство. Творя мир, Кришна играет на флейте, сохраняя его; Аполлон — на кифаре, спасая его душу; Орфей — на лире. На одной из фотографий книги, где уличный музыкант, как местный Орфей, играет на гитаре, Дмитрий Вышемирский сжимает пространство до одной предметной точки. За музыкальным инструментом скрывается тайна звуковой метафизики: звуковые вибрации уплотняются в пространственные формы, превращая высокие частоты Вселенной в обыденное. В символике книги «post-» гитара в руках музыканта есть точка гравитации, задающей Пространство-Время. Звук может сохранить или нарушить Пространство. В «post-» звук овеществлен, оптически осязаем, приходя в пространство фотографии из трех временных измерений — прошлого, настоящего и будущего. Вряд ли музыкант в черных очках, закрывший свои глаза от Солнца, наполнит Пространство музыкой сфер. Он способен нарушить тишину соседнего дома. В мистическом уравнении Звук = Пространство звучание его гитары лишь подтверждает сиротливую пустоту. Однако звучание «post-» таково, что сквозь пространственный вакуум, кажущийся, на первый взгляд, непреодолимым, прорываются высокие вибрации «нового неба» и «новой земли» (Откр. 21:1). Они пробивают «пространственные туннели» в иное бытие будущего. Поэтому в книге «post-» игра не закончена, несмотря на пустое футбольное поле у подножья холма со старой полуразрушенной кирхой. Поэтому дети приходят в мир и аисты возвращаются. Поэтому не столь безнадежна цифра «0» километрового указателя на фоне пустыря с разоренным храмом. И благодаря всему этому предметный мир в книге «post-» минимизируется и находит новое качество. Вышемирский будто перенаправляет пространство материального мира в иное бытие. Эта инобытийность эсхатологична, и поэтому, например, на одной из фотографий старая кирха, насквозь просвеченная солнцем, невольно воспринимается, как «жена, облаченная в солнце» из Откровения Иоанна Богослова (Откр. 12:1).
Способность подобной перезагрузки Пространства-Времени дана немногим художникам, поскольку требует встречи искусства и веры. Искусство пребывает в развитии «чувства Вселенной», вера — в развитии «кода спасения». Душа художника открыта двум видам восприятия — горизонтальному и вертикальному. Горизонтальное восприятие экстрасубъективно: то, что художник видит в своем всматривании в действительность, подвергается осмыслению в его художественной душе, у которой всегда есть не только память культуры, но и эйдетическая память, описанная Платоном — память Времени от его истока и до его будущего предела. Вертикальное восприятие транссубъективно: это видение души в Духе. В горизонтали душа активна и субъектна, в вертикали она пассивна и объектна. Но именно в вертикали Дух привносит в душу ту уверенность, которая и означает истинную веру. Дмитрий Вышемирский именно таков, и понимание его творчества без этого знания невозможно.
Антропология призрачности
Душа художника во взаимосвязи искусства и веры есть средоточие боли по причине покинутости, бездомности в Доме. Но одновременно это и боль Пространства и его обитателей. И сами дома, запечатленные на большинстве фотографий книги, тоже пребывают в метафизической бездомности, несмотря на приметы домовитости хозяев. Устойчивый мотив бездомности и поиска истинного Дома сопряжены с мыслями Достоевского в речи о Пушкине. Он говорил о всемирном мученичестве русских скитальцев в поэзии Пушкина, свидетельствующем о том, что «назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное» и что «стать вполне русским, значит стать братом всех людей, всечеловеком». Эта всемирность, однако, имеет своим условием выше-мирность евангельского Закона любви. Дмитрий Вышемирский дышит этой выше-мирностью, и поэтому через свою книгу он «долготерпит, милосердствует..., не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине...» (1 Кор. 13: 4-7). А эта истина заключается в том, что настоящий Дом можно найти только в мире, обещанном Новым Заветом. Поэтому в фотографиях «post-» преобладает устойчивый мотив отстраненности человека от «чужих стен» и сами стены устраняются от человека. Человек не эквивалентен Дому, он здесь духовный сирота. И это — наступившее вселенское сиротство: им проникнуты улицы, дома, дворы, почтовые ящики, лица... Даже если на этих лицах, особенно молодых, видны улыбки — в этой улыбчивости распознается метафизическое сиротство жильцов в необустроенном пространстве и сиротство домов, не принявших своих обитателей. Здесь — образ недомашнего дома с его поэзией «разоренности, безбытности, погруженности в стихийную сущность внешнего мира». Эти слова Лотмана о вселенской бездомности Марины Цветаевой соответствуют поэтике «post-» с одной существенной разницей: великий русский поэт не нашла небесной почты в почтовом ящике своей земной судьбы; Дмитрий Вышемирский нашел и сам стал ее почтальоном для нас. Поэтому он создает в своем фото-Откровении нечто похожее на обещание Иоанна Богослова, что «отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже» (Откр. 21: 4).
Поэтика Дома в «post-» — поэтика бытийной усталости. Дом перестал быть ценностью. Он может быть отремонтирован или полностью разрушен, возведен до многоэтажки или низведен до руины, обжит или заброшен, но он все равно всегда призрачен, не вечен, уязвим. На дороге истории Дом — не полустанок, а скорее конечная остановка. В обитателях «post-» узнается какая-то призрачность и неуловимость, будто они — пришельцы из иного эона. Но в своем пришествии они пребывают в вечном транзите, где, не успев воплотиться, растворяются в природе и присоединяются к бывшим хозяевам Дома. Многие персонажи фотографий Вышемирского таковы, будто им суждено остаться в недовоплощенности или преобразиться в некой транзитной зоне в еще более неопределенное будущее. В уравнении Душа = Дом этот фотографически обозначенный переход распознается как транзит Души: она будто на отлете в иной, высший Дом. Вот почему в художественном мире Вышемирского так важны окна. Они или наглухо закрыты, будто не давая разрешения на взлет тем, кто виден за ними; или иногда приоткрыты. Окна — символ разомкнутого Пространства; выход из закончившейся глухоты душевной бездомности; освобождение для новой траектории движения мира. И вот почему так важны двери: они — зоны пограничья между прошлым, настоящим и будущим. Они чаще закрыты, а когда приоткрыты, то чуть-чуть, символизируя идею жильца как заложника бездомности, о которой Александр Блок в поэме «Возмездие» предупреждал ХХ век:
Двадцатый век… еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла.
Окно в онтологию Надежды
В «post-» мгла рассеяна. Это усиливается цветом, который подчеркивает пространственно-временные разрывы и утрату единого Дома. Теряя свой Дом, люди могут попасть в зону призрачности и какой-то завораживающей сумеречности. Но в ней есть то, что можно назвать Божественным Мраком, который, по словам Дионисия Ареопагита, есть, однако, «тот неприступный Свет, в котором пребывает Бог». Этот Свет «невидим и неприступен», но достижим для тех, «кто, удостоившись бого-ведения и бого-видения, погружается во Мрак, воистину превосходящий ведение и видение». Этот мистический Мрак кажется, на первый взгляд, свойством предшествующих циклов черно-белых фотографий Вышемирского. Книга «post-» — цветная. Но это очень странный цвет. В нем помимо фовистских, и сюрреалистических, и многих других — есть краски, насыщенные Божественным Мраком. В «post-» происходит чудо претворения цвета во Мрак, который в свою очередь претворяется в истинный Свет. Краски «post-» — мистическая граница между цветом и звуком. В цветовой предельности фотографий «post-» физика спектра переходит в звучание обещанного мира в диапазоне между сдавленным стоном и криком Духа, устремленного в «вечный дом свой» (Еккл. 12:5). «post-» — странное смешение усталой радости всё-еще-бытия и радости воскрешенной жизни. Транзит Души неудержим. Болезни мира преодолеваются ее переходом в ино-структурность истинного Дома. Может быть, именно об этом писал Бродский в своем поэтическом послании «старому архитектору», с которым он встретился в «городе К.»:
Но если ты не призрак, если ты
живая плоть, возьми урок с натуры.
И, срисовав такой пейзаж в листы,
своей душе ищи иной структуры!
Свою почту этому «старому архитектору» Бродский озаглавил по-немецки — «Einem alten Architekten in Rom», имея в виду случившееся в «городе К.» двуязычие построенного и разрушенного Дома. Почта Вышемирского обращена, однако, не только к «старому архитектору», в котором узнается каждый из нас. Будто следуя призыву Достоевского — «при полном реализме найти в человеке Человека» — Вышемирский обращается и к «новому Архитектору» в нас, к этому Человеку с большой буквы. Вот почему он преображает Пространство-Время нашего земного Дома: в его книге этот старый Дом уже пространственно разомкнут в направлении нового Дома. В обещанном Новым Заветом будущем они будут сведены в единое пространство с особым состоянием одновременности сиротства и усыновленности. Эта одновременность видна на многих фотографиях книги в лицах, которые иногда — на грани ликов. Они не иконописны, но в своей выразительности уже пограничны. Павел Флоренский писал, что иконописные лики «возвещают о том, что по ту сторону плоти». Лица героев «post-» — по эту сторону, но их телесная ткань уже эфемерна в меняющейся сути post-мира, где вся материальность, еще пребывая в статусе действительности, подчеркивает свою нереальность. И, подобно тому, как у Флоренского «иконы пробивают в глухой стене окна», лица в этой книге предстают окнами, в которые видно то, что увидел Иоанн Богослов: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали» (Откр. 21:1). Главное, чтобы мы тоже заглянули в эти окна и у нас появилась возможность увидеть, всматриваясь в почту Дмитрия Вышемирского. Она, по сути, тоже окно, в которое из настоящего виден будущий Дом.
Калининград, 2014 год
КОММЕНТАРИИ к материалам могут оставлять только авторизованные посетители.
«Ад Маргинем Пресс» Москва, 2015 ISBN 978-591103-237-1 232 с. Без илл. 19х14,3 см Мягкий переплет Издание осуществлено в рамках совместной издательской программы Музея современного искусства «Гараж» и ООО «Ад Маргинем Пресс» 24.09.2015
«Клаудберри»
С.-Петербург, 2015
ISBN 978-5903974-07-8
160 с.
23,3x14 см
Без илл.
Мягкий переплет
Перевод с фр. М. Михайловой
Оригинальный заголовок: «Voir est un Tout. Entretiens et Conversations (1951—1998)» 24.09.2015
Государственный институт искусствознания, «Арт Бридж»
Москва, 2013
ISBN 978-598287-054-4
256 с.
23,3x16,4 см
144 цв. и ч/б илл.
Мягкий переплет
Тираж 700 экз.
Отпечатано в России
Ориентировочная цена: 1200 руб. 24.09.2015
Портфолио. Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев Портфолио. Московский палимпсест. Михаил Дашевский Письма в редакцию. Письмо 80. Ода возрасту. Авторская колонка Ирины Чмыревой Опыты теории. О статичном и динамичном. Авторская колонка Владимира Левашова Тест. Широкоугольный объектив Zeiss Batis Distagon T* 2/25 Тест. Фикс-объектив Yongnuo EF 50/1.8 Тест. Зеркальная фотокамера Nikon D7200 Тест. Смартфон LG G4 Тест. Монитор LG UltraWide 34UC97 Читательский конкурс. Альтернативная реальность. Тема — «Коллаж» Практика. Изменение видимого. Фотографическая монотипия Практика. Дело по любви. Создание мягкорисующих объективов Практика. От Цюриха до Женевы. Тревел-фотография: Швейцария Репортаж. Диалог открыт. Фестиваль «Фотопарад в Угличе — 2015»; Ярославская обл. Репортаж. Общность памяти. Фестиваль PhotoVisa 2015; Краснодар Репортаж. За свободу слова. Фестиваль Visa pour l’Image 2015; Перпиньян, Франция Моя фотография. Фарит Губаев: «Анри Картье-Брессон»
Использовать полностью или частично в любой форме
материалы и изображения, опубликованные на сайте, допустимо
только с письменного разрешения редакции.