Его фотографии выставлялись больше чем в тридцати городах планеты, от Стокгольма до Мехико. Они мгновенно становятся классикой фотоискусства и хранятся в музеях и частных коллекциях по всему миру. В своей родной Чехии он очень известен, но гораздо меньше любим. Его считают слишком сложным и не могут отнести ни к одной фотографической школе. А он создает современную интерпретацию древних мифов, снимает странных бесполых существ и людей с закрытыми глазами, от которых невозможно отвести взгляд. Он оживляется при разговоре о классической живописи и психоанализе, но откровенно скучает, рассказывая про свою фотокамеру. Экспозиция из пятидесяти фотографий Ивана Пинкавы «Герои»/«Heroes» была открыта в Москве в Центральном выставочном зале «Манеж» в рамках «Фотобиеннале–2006».
Двадцать лет назад Пинкава закончил известнейшую пражскую академию ФАМУ по специальности «Художественная фотография». И с самого начала снимал портреты, делая исключения только для учебных заданий.
— Я всегда был очарован человеческим лицом и его красотой, — говорит он. — Кроме того, я интроверт. А интровертам случается находить себе деятельность, связанную с общением, для них очень тяжелую.
Сейчас Иван Пинкава живет в Праге, возглавляет мастерскую художественной фотографии Академии прикладного искусства, преподает. Выставку фотографий Пинкавы в Москве организовала Vernon Art Gallery. На открытие он приехал сам.
— У вас было уже шестнадцать персональных выставок. В чем отличие московской?
— Ее было довольно трудно организовать. Проблемы были даже с тем, чтобы провезти фотографии через границу. К тому же нам пришлось приспособиться к залу, который нам дали. Там висят работы других фотографов, в таких случаях я всегда воспринимаю их как противников.
— Насколько важно для вас показать свои фотографии русской публике?
— Важно очень. У вас хорошая школа фотографии, знающая публика. Кроме того, Россия нам в чем-то понятна. Благодаря сходству менталитета и знанию культуры русский зритель поймет некоторые вещи гораздо лучше, чем, к примеру, американец. А из-за исторических и политических событий мы знаем русскую литературу, кино и театр гораздо лучше, чем, например, те же американцы.
На московскую выставку Пинкава привез портреты, посвященные Владимиру Маяковскому и Федору Достоевскому. Это не портреты писателей, объясняет Пинкава («я вообще не хотел знать, как они выглядят»). Скорее, фотографическое воплощение представлений об их персонажах и творчестве в целом.
— А еще это была политическая игра, — вспоминает он. — Люди на снимках — мои друзья. Все они были чешскими диссидентами, и в 80-е, когда
я делал эти портреты, показывать этих людей было запрещено. А я этот запрет обходил.
— Вы много читали Достоевского и Маяковского?
— У Достоевского — все, — Пинкава удивлен вопросу. — Но портреты в основном из «Бесов». Маяковского я читал обрывками, понемногу. Мне всегда был интересен контекст, который связывает Маяковского с Есениным. Например, как Маяковский среагировал на его смерть. Мне пришло в голову, что он уже тогда обдумывал собственное самоубийство. Я очень хотел сделать портрет Есенина. Но так и не нашел подходящую модель.
Девять портретов писателей объединены в серию. Глаза их всех закрыты.
— Закрытые глаза — «мертвые души», атмосфера несвободы того времени, — объясняет Пинкава. — А еще тогда я думал, почему люди смотрят на фотографии так бегло, не разглядывают их, как картины. И узнал, что если у модели закрыты глаза, зрителю придется искать другие средства коммуникации с нею. И он будет рассматривать фотографию долго.
Заблудившийся во времени
Работы Пинкавы моментально становятся классикой. Критики восторженно пишут, что на них стоит печать вневременности. Но это не искусственно нанесенная патина, а равнодушие к временам и эпохам, уживающееся с использованием современных стандартов фотографии. То равнодушие, которое могло родиться только в веке
двадцатом.
— В большинстве портретов вы используете архетипы и мифы: христианские и античные.
— Да, потому что я ищу вещи, близкие всем. Чтобы зритель, который ничего не знает, к примеру, о трагедии античного Нарцисса, почувствовал, что фотография с таким названием касается и его.
Среди источников вдохновения Пинкава называет барокко, маньеризм, итальянское Кватроченто. Легко признается, что не так уж хорошо знает историю фотографии, зато серьезно занимался историей живописи и сам пробовал рисовать.
Критики творчества Пинкавы на десятке языков мира упражняются в интеллектуальном многословии. «Душевная меланхолия портретов», «шоковая терапия на манер Босха», «мост между современной фотографией и классическим искусством», «типичный постмодернизм»…
— А как бы вы сами охарактеризовали свои работы?
— Простите, я не люблю такие вопросы и упрощенные высказывания. Они касаются поверхностного, визуального слоя искусства. А меня гораздо больше интересует то, что лежит под ним: не стиль, каким изображено лицо, а бессознательное человеческой психики, которое отражается в нем. И тем более я не стал бы проводить аналогии с постмодернизмом. Мне кажется, что модернизм был настолько идеологичен, что постмодернизм, вышедший из него, несет на себе эту печать. Постмодернизм открыл двери ко всему. Но слишком много дверей. Поэтому он не может достичь глубины.
— На что вы хотели бы обратить внимание в ваших фотографиях?
— На красоту. Одна немецкая журналистка как-то спросила, почему я фотографирую некрасивых людей. Я страшно обиделся! Я снимаю только красивых. Не на первый взгляд, конечно. Но я-то знаю, что они прекрасны. Если я кого-то фотографирую, то должен почти что влюбиться в него перед тем, как взять в руки фотоаппарат.
Маленькие желтые птички
Заглавная фотография выставки «Герои» — «Ecco, la Lucе!»/«Вот он, свет!», портрет русской актрисы Театра нового фронта Ирины Андреевой. Она снята в позе Иоанна Крестителя с картины Леонардо да Винчи.
— Мы познакомились в маленьком кафе в Праге, ее театр делал там небольшой перформанс. Я был очарован ею и подошел познакомиться. В течение десяти лет нашего знакомства получилось пять фотографий. Для меня это много: обычно я снимаю не больше десяти в год.
Большинство моделей Пинкавы — его друзья.
— Иногда я могу подружиться специально, чтобы потом снять, — улыбается он.
Своих персонажей фотограф лишает любых связей с реальностью: одежды, волос, принадлежности к определенной эпохе, связей с миром и обществом. Даже пола.
— Для меня очень важна грань, где мужское и женское соприкасаются и перетекают друг в друга, — рассказывает Пинкава. — Только на этой грани рождается особого рода напряжение. Исключительность. Гермафродит в мифологическом понятии имеет способность увидеть то, что не могут увидеть мужчина и женщина.
Свои фотографии Пинкава лишает даже цвета. Ведь краски исключают множественность толкования.
— Для меня это — слишком реалистично, — признается Иван. — Я вообще не хочу, чтобы мои фотографии были ответами. Пусть они будут вопросами.
— Вы как-то говорили, что ваши модели — это чаще всего аутсайдеры, люди вне общества.
— Это, конечно же, не бомжи! Но люди, для которых успех не главное. Часто у них есть проблемы с общением, они не конформны. Видимо, они просто гиперчувствительны. Знаете, есть такие маленькие желтые птички. Их опускали в шахты, чтобы проверить, есть ли там газ. Так вот, мои модели — они как эти птички. Из-за этого я и фотографирую их.
— Каким должно быть лицо, чтобы заинтересовать вас?
— Важно, чтобы оно само по себе было амбивалентно, не обладало ярко выраженными свойствами или эмоциями. А еще лицо должно выражать что-то, что есть во мне самом. Между нами должен возникать резонанс.
— В одном из интервью вы упомянули, что в каждой фотографии делаете моментальный снимок собственной тени. Автопортрет.
— Это из психоанализа Юнга. Он утверждает, что любое произведение искусства — портрет автора. Мое отличие только в том, что я работаю с этим сознательно. Каждая фотография говорит мне что-то о себе самом. Или даже демонстрирует то, что я хотел бы скрыть. Можно сказать, что это самотерапия. И терапия для моих моделей. Случалось, когда я фотографировал братьев, после съемок их отношения становились лучше.
Дыхание на двоих
Первые фотографии Пинкавы были любительскими портретами его друзей, но постепенно он начал работать только в студии, где мог контролировать съемку.
Неспешная студийная съемка — проникновение друг в друга. Время, когда резонанс между фотографом и моделью может распространиться на все сферы их жизни. И узнают они друг друга лучше, чем собственная семья.
— Съемка в студии начинается разговором за чашкой чая, — рассказывает Пинкава. — Я должен полностью контролировать энергию разговора. Он не может прерваться или иссякнуть, потому что тогда и фотография не получится.
Пинкава полностью руководит процессом съемок.
— Я контролирую, о чем модели думают. Управляю мускулатурой их тела, делаю ее напряженной или расслабленной с помощью соответствующей музыки. Иногда я замечаю, что мы даже дышим в одном ритме. Не могу сказать, что такой контакт возникает всегда, но если он есть, мне даже не нужно объяснять модели, чего я от нее хочу. Например, когда я делал фотографию «Advoсatus Diaboli»/«Адвокат дьявола», такой контакт длился около четырех часов. И мы сами прервали съемку, испугавшись последствий.
— А что же дальше? Допустим, контакт получился и перенесен на пленку. Дыхание восстановлено. Неужели потом вы просто расходитесь?
— Это правильный вопрос. Иногда мы с моделью просто делаем вид, что ничего не было. Из самозащиты. Если я сфотографировал больше пятидесяти людей, я не смогу сохранить близкие отношения со всеми.
— Один из критиков писал, что вы должны обладать талантом оккультного медиума, чтобы добиваться такой психологической расслабленности моделей.
Пинкава улыбается.
— Знаете, уже три раза модели падали в обморок во время съемок. Мне тоже приходило в голову, что это странно.
Лицо и тело
Камера Ивана Пинкавы — аналоговая Mamiya RB 67 с объективом 180 мм и пленкой Kodak T max ISO 100. Менять камеры он не привык, разговаривать о фототехнике — тоже. «Это неинтересно», — замечает он. И удивленно поясняет, что любит играть со светом, но не пользуется фильтрами и никогда не обрабатывает фотографии в Photoshop’е.
— Где вы снимаете? Темный фон ваших работ — это всегда одна и та же студия?
— Почти всегда. Фон для меня очень важен и требует большой работы. Я хочу, чтобы он был совершенно неконкретным, но боюсь, что это получится типичная для фотографий ровная стенка или ткань. Поэтому использую металл.
— Часто ли вы беретесь за фотокамеру?
— Мне нужен импульс. Я могу ничего не снимать четыре месяца, а потом делаю две фотографии за три часа. Я почти никогда не работаю летом и снимаю только ночью. Это не вопрос света — просто, чтобы сконцентрироваться, мне нужно знать, что впереди нет никаких планов и меня ничто не отвлечет.
— Как вы сами называете свои фотографии?
— Я всегда защищаюсь, когда кто-то зовет меня портретистом. Разве это портреты, если тех, кто на них, не узнают даже друзья?! Я предпочитаю говорить, что работаю с лицом и телом. А вообще разделение фотографии на пейзаж, портрет, натюрморт — это неинтересно. Все равно, что рассуждать про современное искусство, деля его на картины, скульптуры и фотографии. Эти термины устарели.
— В недавнем интервью вы сказали, что собираетесь закрыть главу своей жизни и начать работать в ином направлении. Каким оно будет?
— Да я сам еще не знаю. Чувствую только, что во мне что-то меняется. Может быть, я стану более абстрактен и начну снимать фотографии без людей.
— А снимаете ли вы для семейного альбома? Путешествия, праздники, родных?
— В смысле, нормальные, человеческие фото? — уточняет наша переводчица Милена.
— Постоянно! — улыбается Иван. — Очень это люблю. Я даже на пляже снимал.
Елена РАЧЕВА
Все фотографии: © Ivan Pinkava Courtesy of the author and Vernon Art Gallery, Czech Republic
Дополнительная информация: www.ivanpinkava.com
_______________________________
Иван Пинкава / Ivan Pinkava родился в 1961 г. на северо-востоке Чехии в городе Нэчод. Окончил среднюю художественную школу и пражскую академию ФАМУ по специальности «Художественная фотография». В 2005 г. Пинкава возглавил мастерскую художественной фотографии Академии прикладного искусства (Прага). Его работы выставлены в одиннадцати музеях, включая лондонский «Музей Виктории и Альберта» и Национальную библиотеку в Париже, а также находятся в частных коллекциях по всему миру.
Работы Ивана Пинкавы опубликованы в тринадцати книгах, вышло несколько альбомов его фотографий. Альбомы «Династия» и «Герои» получили награды как самые красивые чешские издания 1994 и 2001 гг. Альбом «Memento Mori» был признан лучшей книгой о фотографии в 2001 г. в США.
Выставлять свои фотографии Пинкава начал в 1982 г. Провел шестнадцать персональных выставок по всему миру. В Москве — в рамках «Фотобиеннале–2006» — фотографии Ивана Пинкавы показывались впервые.
