Волшебные ландшафты, чувственные и прекрасные, словно собранные одним настроением элементы памяти. Кто может подумать, что завораживающие взгляд и воображение объекты — это простые предметы, соединенные автором вместе во вновь выстроенных композициях. Остановленное время кристаллизовалось в этих иллюзорных мирах. Пространство этих пейзажей так глубоко, что почти реально, ведь иллюзия и игра — одни из любимых спутниц фотографа.
F&V: Из чего выросло ваше занятие фотографией?
Андрей Абрамов: В начале я много увлекался кино, работал во ВГИКе и, конечно же, успел просмотреть всю киноклассику. В 80-е гг. у художественной московской среды была интересная жизнь, на этой волне я и занялся фотографией. Мне с самого начала нравилось работать с негативом, пробовать различные печатные процессы и техники, экспериментировать, видеть, что из моих рук выходит материал. Главным импульсом была потребность самовыражения. Только позже пришел осознанный период.
F&V: А что значит осознанность в искусстве? Тогда вы двигались по наитию, а сейчас стали целенаправленно разрабатывать определенные темы? В чем выражается осознанность?
А.А.: Естественно, когда занимаешься творчеством, хочется двигаться по наитию или, говоря другими словами, в душевном порыве. Но со временем вырабатывается метод, и ты уже осознанно обращаешься к нему каждый раз, когда появляется идея.
F&V: Как вы сами можете определить то, чем занимаетесь в фотографии, в эстетическом и техническом плане?
А.А.: Когда я всерьез занялся фотографией, то, конечно же, делал очень много прямых снимков. Но для авторского самовыражения этого оказалось мало. Я много экспериментировал с негативами, и со временем мои работы обрели собственную эстетику. Моя программная установка и метод заключаются в следующем: я не создаю ничего при помощи монтажа. Пытаюсь просто гармонично использовать пространственную иллюзию. Беру предмет, помещаю его в выстроенное пространство и эстетически оцениваю композицию после фотографирования. Можно сказать, я занимаюсь инсценировкой. Я по-своему научился создавать иллюзию глубины пространства, передавать объемы и пластику тел. За впечатляющими картинами стоит схематизация образов, характеризующая неповторимость и выразительность элементов композиций, где смысловые акценты ясны и четко выражены.
F&V: Откуда приходят идеи — из музыки, книг, философии? Каким образом идеи кристаллизуются в конечные изображения?
А.А.: Сложно сказать, как появляются идеи. Если честно, я не могу «справиться со своими идеями». У меня существует какая-то база накопленного, приобретенного. Я очень долго исследовал, работал над своим стилем. Мне не нужно было куда-то подглядывать, у кого-то учиться. Это естественный процесс: снимаешь композицию, затем стилистически повторяешь то, что получилось, на твой взгляд, хорошо. В какой-то момент без этого процесса теряется смысл существования.
F&V: Но это достаточно герметичный путь развития, которым, насколько мне известно, не идет большинство. Какие ориентиры существуют на этом пути для фотографа, художника, который решает посвятить себя искусству?
А.А.: Если фотограф хочет заниматься художественной деятельностью, он должен быть технически подготовлен. Это можно делать самостоятельно, чтобы узнать изнутри всю кухню. А затем начинается сотрудничество с людьми, от которых так или иначе зависит воплощение твоих идей в жизнь. И, конечно, необходимо показывать работы, используя критику для своего собственного опыта. Достаточно примитивно, но другого пути нет. В техническом плане я, конечно же, прочел все необходимые книги и овладел профессией.
F&V: Как вы думаете, когда фотограф становится фотографом? В какой момент? Что при этом происходит? Какие для этого необходимы условия?
А.А.: Все очень просто. В какой-то момент ты начинаешь думать только об этом и воспринимать окружающий мир взглядом фотографа. Как и в любом другом деле, нужен интерес, а лучше — фанатизм.
F&V: В ваших работах проявлено некое сюрреалистическое видение. Тонкая грань между мирами заметна и выявлена. Вам как художнику не хватает пространства реального мира? Где кончается для вас эта реальность и где начинается та, «другая»?
А.А.: Сюрреализм, знаете, это все непросто. По-моему, это сон из глубин подсознания, лишенный логики. В моих работах все логично выстроено, все подчинено разумному. Здесь нет соединения несоединимого, нет «сближения удаленных друг от друга реальностей», как сказал поэт Риверди.
F&V: То есть, в ваших работах нет никакой особенной концепции, символизма, сюрреалистического подтекста?
А.А.: Нет, хотя это именно то, что в них хотят видеть. Мои работы — это часть эстетики самой жизни, и я считаю, что такие произведения могут быть близки и понятны большому кругу аудитории. Контекст произведений сформирован через возвращение к «художественной фотографии», но с оговоркой: в них нет влияния и участия академического пикториализма, в них нет визуальной достоверности, возможно, есть романтика, но на новом уровне. Мною созданы композиции из вещей реально существующих в нашей среде обитания. Эти элементы служат контрапунктом или лейтмотивом в создании композиций. Они не хотят и не могут быть в смысловой взаимосвязи, они подобраны с эстетической точки зрения. Результат при большом увеличении снимка — это смешение языка формы и композиции. Я работаю как художник без динамического аспекта, то есть не опираюсь на какие-либо философские, мистико-религиозные учения, но при этом стремлюсь, чтобы мое искусство не было только лишь миром чистых форм.
F&V: А какие сферы в искусстве вам наиболее интересны и в связи с этим какие авторы для вас являются авторитетами, учителями или просто интересны как художники?
А.А.: Честно говоря, у меня нет каких-то особых икон или авторитетов в искусстве. Учителей, как таковых, у меня не было; я шел за своей интуицией и полагался на воображение.
F&V: Но вы раньше увлекались кино, как это отразилось на вашем творчестве?
А.А.: Действительно, такие мастера, как Трюффо, Антониони со своей эстетикой и магией изображения воздействовали на меня подсознательно уже как на фотографа. Сейчас мне нравится Кустурица. На меня очень повлияла литовская и чешская школы фотографии. Конечно, главным ресурсом визуальной информации для нас был журнал «Фоторевью» («Чешское фото»). Очень ценю опыт, который можно получить на крупных выставках, биеннале, где можно сразу ознакомиться с большим количеством произведений. Например, в Праге летом 2005 г. во время Пражской биеннале современного искусства я наблюдал рост и развитие фотографической культуры, что меня очень порадовало. Как ни парадоксально, для меня явилась открытием выставка Марка Рибу. Недавно я видел работы Людека Войтеховского. Работ в этом стиле такого уровня в России я не помню. Думаю, дело в менталитете: фотографа отличает свобода, с какой он обращается с вещами, абстрактный подход к предметам.
F&V: А как вы относитесь к новым технологиям производства изображений?
А.А.: Я думаю, что современный художник для реализации своих идей может использовать любые технологии. Цифровая фотография — прекрасный путь претворить в жизнь многие идеи, которые сложно сделать аналоговым способом. Сейчас я как раз занимаюсь компьютерным монтажом, делаю римейки старых работ и новые вещи. Но и здесь существуют такие же принципы, как и при обычном аналоговом фотомонтаже — нужно уметь чувствовать грани перехода и понимать, где кончается искусство и начинается технология. Сейчас я многие вещи начал оценивать с точки зрения тенденций в развитии современного искусства. Вот это на меня естественным образом действует, будоражит творческую мысль. Вот тогда даешь своему произведению оценку эстетическую, но чаще всего она не соответствует утилитарной оценке, она тебя ведет.
F&V: А в чем отличие эстетической оценки искусства от утилитарной, что это вообще такое? Какие там существуют критерии и кто их устанавливает? Куда ведет эта оценка,
в каком направлении?
А.А.: Эстетическая оценка работы существует в качестве моей собственной идеи! Она хороша в контексте развития искусства сегодня. Утилитарная оценка — это материальная жизнь фоторабот и серий, их прагматический смысл. Вот вам пример. Когда меня спрашивали на коллоквиуме в фотоклубе Экс-эн-Прованса (Aix-en-Provence — город на юге Франции) после выставки русской фотографии «как вы оцениваете свое творчество», я об этом говорил, понимая, что должен перед французскими критиками дать осмысленный ответ. «То, что вы видите — это чувственная картина». И когда я назвал это сенсуализмом (от слова «чувственный»), то всем понравилось. Наверное, это авторская фотография. Важно чтобы она воспринималась на чувственном уровне, без декларирования собственного кредо. Ведь назвать это можно как угодно, а на самом деле все условно. Предмет в пространстве — это игра, предложенная автором.
F&V: Какой для вас наиболее интересный путь реализации своих работ — серии фотографий, выставки?
А.А.: На одной из выставок меня, какого-то удрученного на тот момент, успокоил Георгий Колосов, наш известный мастер, сказав о том, что мои работы музейного уровня. Меня порадовал не пафосный смысл этого выражения, а то, что можно и нужно заниматься тем, чем занимаюсь я. И эти работы действительно требуют пространства и отношения. Мне нравится выставляться. Наверное, это естественно для каждого художника. В последнее время мне интересны любые, в том числе совместные выставки. Это некий итог, возможность показать что-то сделанное за долгое время.
F&V: А чем отличается работа музейного от не-музейного уровня? Каковы критерии?
А.А.: Музейный уровень — это то, что будет интересно и через десять
и через двадцать лет. Музейного уровня фотография зачастую не носит декоративно-прикладного характера и служит развитию, например, фотографического языка, каких-либо пластических решений. Конечно, здесь стоит сказать о высоком качестве работ, которые приобретаются в музейные коллекции. Но при этом существует и другой подход: качество может быть достаточно условно для концептуальных произведений, где главное — это некая суперзадача и ее уникальное решение.
F&V: Как вы понимаете, что из одной работы может получиться серия, а из другой — нет?
А.А.: Серии возникают после каждой, на мой взгляд, удачной работы. Она — как мощный импульс. И поэтому она порождает продолжение темы или ее интерпретации. Развивая ее, можно создать арт-проект.
F&V: Что сейчас влияет на формирование ваших идей, планов в области фотографии?
А.А.: Влияет современное искусство, новые технологии. В настоящее время мы окружены огромными пластами информации и поэтому можем видеть заранее контекст для своих работ. Конечно же, я представляю, как та или иная серия будет выглядеть на выставке.
Евгения ЕМЕЦ
