Борис Кудряков. Ленинград

Борис Кудряков по праву считается родоначальником послесталинской независимой фотографии в Ленинграде. Он реанимировал линию петербургского архетипа, идущую от Гоголя, Достоевского, Вагинова, Добужинского, Шилинговского, создавал натюрморты, построенные по логике абсурда, снабжал фотографии текстами.

Вслед за Гран Борисом (Кудряковым) Петербург Достоевского снимал Пти Борис (Смелов). Собственно формирование Бориса Смелова как художника шло под влиянием Грана. Если натюрморты и пейзажи Смелова конца 1960-х гг. напоминают аналогичные работы Кудрякова, то с начала 1970-х гг. их пути расходятся — Пти выбирает последовательный эстетизм, Гран остается непримиримым антиэстетом. Абсурдистскую линию в фотографии в 1970-е гг. продолжил Николай Матренин, а Лев Звягин в эти же годы снимал мусорные свалки и создавал из мусора натюрморты.

Борис Кудряков родился 28 мая 1946 г. в Ленинграде. Фотографировать начал в 1956 г. Первую камеру «Смена-1» позаимствовал у старшего брата, когда тот служил в армии. Учился в фотокружке Дома пионеров Московского района, где в 1962 г. прошла его первая выставка. В 1965 г. окончил фотоучилище. В 1965–1968 гг. служил в стройбате.

Первые литературные опыты относятся к 1960 г. По свидетельству Константина Кузьминского, Кудряков «был учеником студии Юрия Веселова во Дворце пионеров» («Ленинград. 70-е»). Сокурсником и приятелем его в фотоучилище (1963–1965 гг.) был Николай Аксельрод (А. Ник), с середины 1960-х гг. входивший в круг литераторов Малой Садовой.

«Много писал в армии. Посылал опусы в Москву, в литконсультацию. Видимо, из-за этого перевели из Минского гарнизона в буддийские пустыни Монголии» (из интервью Дмитрия Пиликина, 12.09.2003). Кроме того, писал порнографические рассказы, которые пользовались популярностью у сослуживцев.

Вернувшись из армии в 1968 г., вступил в фотоклуб Выборгского ДК, где познакомился с Борисом Смеловым. Ввел его в круг Малой Садовой и познакомил с Константином Кузьминским. Именно последний дал прозвища «Гран» Борис и «Пти» Борис, чтобы различать двух Борисов.

C 1968 г. Гран Борис становится активным участником независимой культуры. По просьбе Константина Кузьминского не только снимает портреты художников и литераторов ленинградского андеграунда, но и размножает фотоспособом самиздат, снимает на пленку материалы, которые Кузьминский затем переправляет за границу и которые позже вошли в многотомную антологию новейшей русской поэзии «У Голубой Лагуны». Параллельно Кудряков снимает пейзажи, натюрморты. К этому времени он — уже сложившийся фотохудожник, со своей тематикой и стилистикой.

С начала 1970-х гг. пишет повести и рассказы, которые публикуются в неофициальных сборниках и журналах: «Часы», «Обводный канал», «Транспонанс», «Мария», «Митин журнал», «У Голубой Лагуны». Начиная с 1974 г. создал 43 книги в одном экземпляре (рисунки, тексты, фотографии). Был членом «Клуба-81». Работал фотографом в НИИ, на заводах, с 1972 г. — оператор газовой котельной, сторож, грузчик.

Во второй половине 1970-х гг. Борис Кудряков предпринял попытку эмигрировать. Получил приглашение из Израиля, подготовил все документы, но мать категорически отказалась подписывать согласие на его отъезд. Тогда он подделал ее подпись. Это стало известно в соответствующих органах.

Неудачная попытка эмиграции, публикации в неофициальной прессе, тесные контакты с диссидентами привлекли внимание КГБ. Бориса неоднократно вызывали на допросы по поводу самиздата и тамиздата и, по его словам, установили за ним слежку.

Будучи человеком тревожным и мнительным, после этих событий Кудряков стал тотальным конспиратором. В разговоре с друзьями он ни при каких обстоятельствах не называл никаких имен и фамилий. Ему казалось, что за ним ведется постоянное наблюдение.

На обратной стороне фотографии «Разъезжая ул. Ноябрь 1970» он написал: «По теме Ленинград–Петербург было отснято за 20 лет с 58 по 1978 более 15 тысяч кадров, но… "держать" у себя дома в те годы такой материал было чревато, и однажды с Борисом Михайловичем мы выехали в "Дибуны" и сожгли два рюкзака негативов, писем, фотографий и магнитофонных пленок, от греха подальше».

С начала перестройки тексты Бориса Кудрякова печатаются в официальных журналах «Волга», «Знамя», «Радуга», «Новая литература», «Зеркало», «Новая русская книга». В 1990 г. вышла его первая книга «Рюмка свинца», в 2003 — вторая, «Лихая жуть». Лауреат Литературной премии Андрея Белого (1979), Международной Отметины Давида Бурлюка (1992; Отметина — официальное название премии. — Прим. ред.), Тургеневской премии правительства Москвы «За вклад в развитие малой прозы России» (1998).

Со второй половины 1980-х гг. Борис Кудряков снабжает фотографии текстами, которые или документируют момент и ситуацию съемки, или являются свободной импровизацией, не имеющей никакого отношения к сюжету и времени создания, но направляющие восприятие в определенное эмоциональное русло. В это же время он начинает заниматься живописью.

В 1999 г. Борис работал охранником офиса строительной фирмы. Ночью во время его дежурства ворвались грабители, сломали ему руку, повалили на пол, избили, связали, заперли в сортире, вынесли компьютеры и документацию из сейфов. Борис попал в больницу. После этого случая он уволился и больше на работу не устраивался.

В 1998 г. у Бориса умерла мама, с которой он прожил всю жизнь, сначала на улице Боровой, а затем — на Свечном переулке. Борис оказался на редкость неприспособленным к быту. У него зачастую не было света (перегорали лампочки, и он их не менял), не работала горячая, а иногда и холодная вода. На своей новой квартире в новостройках, куда он переехал в 2002 г., он так и не распаковал вещи. Создавалось впечатление, что для Бориса это временное прибежище. Так и оказалось. После непродолжительной болезни 11 ноября 2005 г. он умер.

С конца 1950-х гг. Борис Кудряков снимал ленинградские дворы и жизнь города — ленинградскую «достоевщину»: грязь и мрак, дворы-гробы, город на грани гибели, который может породить только безумие, болезнь и исковерканные судьбы.

Если официальная фотография разрабатывала две темы — парадный и лирический город, то Кудряков снимал ленинградские трущобы — покосившиеся дома с облупленной штукатуркой и выбитыми окнами, грязные дворы, в которых играют дети на фоне дровяных сараев, улицы с разбитыми тротуарами, по которым бредут озабоченные советские граждане, т.е. беспросветную убогость советской жизни. А она была повсюду, в любом ленинградском дворе, даже на Невском проспекте.

По его словам, «Главная тема — успеть зафиксировать питерскую городскую жизнь в ее "непричесанности". Остро почувствовал, как меняется окружающий мир. Мгновения света, фактуры, персонажи, манера поведения людей даже из ближайшего прошлого уже неповторима. Это осознание создает у меня острое желание поймать мгновения уходящего времени. И эта погоня безостановочна» (из интервью Дмитрия Пиликина, 12.09.2003).

На фотографии «Моховая ул. 1969» в грязном дворе с лужами и кучами снега, с обрушившимся карнизом играют дети. На обратной стороне фотографии текст: «Тогда я любил заходить в такие места. Сейчас я удивляюсь собственному мазохизму. Где-то сейчас "эти" мужчины и женщины. У…бищное детство… А бывает иное?».

В фотографиях дворов иногда оказываются дети, но никогда — взрослые. Советский человек страдал шпиономанией, и всякий персонаж с фотоаппаратом был для него потенциальным шпионом. На фотографии «Мягкое слово ВЕСТИБЮЛЬ» (1969) во дворе с абсурдной одноэтажной пристройкой с треснувшей стеной, маленькими окнами разных размеров у единственной двери висит новый указатель, из которого следует, что в этом подъезде №1 на 1-м этаже квартира 31. Перед этим нелепым сооружением куча грязного снега, на которую взбирается девочка.

Первая персональная выставка Кудрякова, которую в 1981 г. организовал в Париже художник Анатолий Путилин, так и называлась — «Мир Достоевского».

Однако Бориса интересовала не только мрачная жуть ленинградской жизни. У него есть лирические пейзажи города, снятые, по-видимому, моноклем. («Пейзаж городской с мостом на среднем плане и дымкой отечества», 1964; «Пейзаж в пригороде Ленинграда», 1970). В 1963 г. он сделал ряд фотографий на пляже у Петропавловской крепости, в 1965 — серию «Увольнение», где два солдата соблазняют девушку.

Портреты Борис Кудряков снимал неохотно, «…Под нажимом моим… Портреты поэтов он также предпочитал снимать на задворках» (Константин Кузьминский).

Первые известные натюрморты Бориса создавались в начале 1960-х гг. Их можно отнести к «бытовым» натюрмортам. Например, на столе, покрытом скатертью, стоит банка с цветами, в тарелке зеленый лук, чайник и разрезанная буханка черного хлеба.

В начале 1970-х гг. его отношение к натюрморту резко меняется. В отличие от большинства своих советских современников он впервые обратился к «некрасивым» предметам — железки непонятного назначения и мятая газета, кирпич и сломанная иголка с ниткой, искореженные гвозди и дохлая крыса.

В натюрмортах ощущается аромат абсурда, иронии и парадокса, что сближает их с его литературным творчеством. В «Натюрморте с полушкой» (1980) на плоскости лежит монета полкопейки 1912 г., мертвая стрекоза, осколок зеркала, в котором отражается хвост стрекозы и сломанная иголка с черной ниткой.

В «Натюрморте с пентапризмой и царапиной на негативе» (1978) на круглой деревянной столешнице — кусок граненого стекла и ржавые железные предметы. Верхнюю часть кадра разрезает горизонтальная царапина.

После перестройки Борис Кудряков каждую свою работу стал снабжать текстом, который нас отсылает к традиции концептуализма. Например, на тряпке, призванной символизировать скатерть, разбросаны спички, лежит разрезанное яблоко, стоит бутылка с водой и горит раскрытая книга, между страниц которой заложено письмо, а на еще не сгоревших страницах — граненый стакан с водой. Работа снабжена текстом: «"Горящий натюрморт". Февраль 1972 г. (Пустырь правого берега Невы). Горит "Накануне" Тургенева».

Иногда текст является неотъемлемой частью самого натюрморта. В «Натюрморте с Аппетитом» (1982) на дальней стороне стола стоит прислоненный к стенке плакат, на котором изображены школьники, обедающие в столовой, дана таблица распределения суточного питания для различных возрастов и цитата Ивана Павлова «…аппетит… есть сильнейший возбудитель пищеварительных желез». На плакате висит блесна с тройным крючком, а перед плакатом на столе лежат спичечный коробок, электрическая лампочка, женская коса и пачка кофейного напитка «Балтика».

В натюрмортах Кудряков сочетает несочетаемое, он сбивает восприятие с привычного, банального и бытового уровня. Зритель ищет контекст, в котором пищеварительные железы, женские волосы и электрическая лампочка обрели бы смысл. Но здесь нет и не может быть тривиальных связей как в сочетании — водка, селедка, стакан. Соотношение несоединимых предметов отсылает нас к логике абсурда, в которой степень несочетаемости отдельных элементов определяет структуру и энергетику целого.

Борис Кудряков и в литературе, и в фотографии продолжает и развивает линию русского абсурда на материале застойного или победившего социализма. Разве можно воспринимать плакат о распределении суточного питания с чудовищно нелепой цитатой из Ивана Павлова без иронии.

В нищей стране, где большая часть населения вела полуголодное существование, подробная инструкция по поводу режима питания является типичным примером советского абсурда. Абсурд, мрачная ирония, введение текстов в изобразительный ряд, авторские комментарии предвосхищают тенденции постмодернизма, представители которого впервые по достоинству оценили творчество Бориса Кудрякова.

Кудряков «…Снимал "Сменой-1", "Сменой-2", "Москвой-2" (6х9) и "Лейкой" советской сборки — камерой "Зоркий" с хорошим подбором оптики — от "Руссара" до портретника. Зеркалку "Зенит-3М" Гран приспособил для съемки объективами монокль собственного изготовления… И он действительно фотографировал спичечным коробком — крохотной камерой обскура» (Николай Матренин).

Борис Кудряков в совершенстве владел фотографической техникой и технологией. Борис Смелов, когда у него возникали технические трудности, чаще всего обращался к Грану (Николай Матренин). При всем при этом Кудряков снимал на просроченной пленке, печатал на плохой бумаге, иногда специально царапал негативы, добивался внешнего сходства отпечатков с любительской фотографией.

Он не хотел, чтобы форма (технические изыски) заслоняла содержание («непричесанность», абсурд и парадоксы советской действительности, для которой низкое качество было нормой). Я думаю, он был бы доволен, если бы на его фотографиях стоял штамп «Сделано в СССР».

До перестройки Борис Кудряков принимал участие исключительно в квартирных выставках: 1974 — «Под парашютом» на квартире Константина Кузьминского, 1977 — на квартире Вадима Нечаева, 1980 — на квартире Аллы Осипенко. «Работы экспонировались на выставках в США (1979), Франции (1980), Японии (1985), публиковались в зарубежных журналах, отмечались призами; летом 1981 г. в Париже состоялась персональная выставка "Мир Достоевского"» (Самиздат Ленинграда. 1950-е — 1980-е. Литературная энциклопедия. М., НЛО, 2003, с. 235).

После перестройки принимал участие в Первом петербургском фотомарофоне в галерее «Арт-Коллегия» (1998), в выставке «Ленинградский фотоандеграунд» в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме (2001), в Московском фотобиеннале (2004).

Персональные выставки: 1998 — «Дисциплинарные танцы», галерея «Борей», С.-Петербург; 2001 — «Коррелят елового сада», Государственный центр современного искусства, С.-Петербург; 2006 — «Родные угодья», галерея «Борей», С.-Петербург.

Гран Борис Кудряков примерно на 20 лет опередил свое время. Только после перестройки художники и фотографы стали систематически разрабатывать проблемы, которые волновали Грана, — валоризация и эстетизация «некрасивого», внедрение логики абсурда в построение зрительного ряда, соотношение текста и изображения в произведении. Все это предвосхищает тенденции постмодернизма, представители которого впервые по достоинству оценили творчество Бориса Кудрякова.