АВТОРИЗАЦИЯ | Регистрация |
  
ПОИСК
 
EN

RU

Сергей Максимишин. Конкистадор в панцире железном

101 102 103 104
105 106 107 108
109


«38-я параллель. Северокорейские пограничники»
Phonmonjon, Северная Корея
Июнь, 2005

13.06.2007

Позиция беспристрастного наблюдателя обманчива. Любой выбор всегда означает оценку. Причем зачастую более верную и оттого жесткую. В результате репортажность поднимается до знакового уровня, фотография приобретает философский смысл

Текст Владимир ДУДЧЕНКО

«Конкистадор в панцире железном» — это заглавие раннего стихотворения Гумилева отчасти отражает внутреннюю суть каждого знаменитого фотожурналиста, который, какую бы вы ни назвали точку на планете, горячую или холодную, — «был там, видел это». Со времен Роберта Капы фотографы ведут себя так, словно неуязвимы (хотя уязвимы в полной мере, и знают это). Сергей Максимишин, в общем-то, не чемпион по экстремальным, военным репортажам; но ниже мы увидим, что он вполне оправдывает это жестоко-миссионерское звание.

Максимишин родился в 1964 г. в Керчи, но переехал из теплого Крыма в Ленинград в 1982; в рядах Советской Армии уже служил фотографом: 85–87 гг., военная база, Куба. Профильное образование: 1998-й, факультет фотокорреспондентов при Союзе журналистов С.-Петербурга, ЛГУ (а по первому образованию Максимишин — физик). С 1999 по 2003 — штатный фотограф в «Известиях»; перешел под крыло немецкого агентства Focus, сотрудничает с ним по сей день. Один из самых титулованных отечественных фотографов: публикует снимки в GEO, Time, The Times, Newsweek, Stern, L'Espresso, Corriere della Sera и проч.; лауреат престижнейшего конкурса World Press Photo в 2004 («Искусство и развлечения», одиночная фотография) и в 2006 («Повседневная жизнь», одиночная фотография). В этом году из печати вышла книга-альбом «Последняя империя. Двадцать лет спустя» («Издатель Л. Гусев»).

Имея дело с ярким и успешным фотографом, всегда хочется понять, как он устроен, что есть в нем такого, чего нет у других; в данном случае — «ху из мистер Максимишин?». С одной стороны, фотожурналист, с другой — не чужд формальным экспериментам. В некоторых работах выступает сильным колористом, в других — делает упор на чистую геометрию. При этом в отличие от большинства документалистов нимало не стесняется цитировать и пародировать известные образы, рассказывая какие-то собственные истории. То ли ужасается, то ли восхищается; в этом смысле характерна фотография, за которую он и получил одну из своих премий WPP — длинный стол, над столом образ Спасителя, а за столом люди явно приютски-даунского вида пьют чай. Они живут своей жизнью, они общаются, они по-своему счастливы. И все вместе — явно ироническое переосмысление Тайной вечери. Чтобы в данном случае не ошибиться с выводами относительно авторской позиции, попросим комментариев.

— Для вас это — красота, или ирония, или… ? Вы любуетесь или анализируете?
— Красота не противостоит иронии, равно как слово «любоваться» не антоним слову «анализировать». Я показываю картинки, а интерпретировать их не мое дело. На то есть много других людей.

Возвеличивание бытового или постмодернистское принижение сакрального? Сергей Максимишин вообще избегает говорить о механике, о внутреннем устройстве собственного творчества. Точнее, переводит разговор на смежные темы; это нормально, художник действительно не обязан давать объяснений. Дело в нежелании разбазаривать секреты мастерства?

— Может ли критик, рассуждающий о методах фотографа, «раскрыть» что-то стратегически важное, разболтать какой-то секрет? Или это невозможно в принципе, и понимание ничего не значит в отрыве от видения?
— У меня нет секретов — боюсь, что критику нечего «разбалтывать». Я просто хожу и снимаю. А когда ничего не получается, я долго хожу. Вот, собственно, и весь метод.

Получается апелляция к простоте, к высказыванию Кафки: «Надо быть неподвижным, и тогда мир придет к тебе, он не сможет поступить иначе»; это прекрасно, но очень уж общо. Невозможно поверить в полную искренность автора: во-первых, он физик по первому образованию, это означает аналитическое устройство ума (серьезный математический тренинг даром не проходит). Во-вторых, Максимишин довольно серьезно вовлечен в преподавательскую деятельность, что предполагает наличие собственной методологии (иначе как учить?). Он преподает фотожурналистику в С.-Петербурге (на постоянной основе), а также участвует в различных выездных программах развития региональной фотожурналистики, проводит мастер-классы и семинары (Ростов-на-Дону, 2005; Новосибирск, 2006). Более того, в прошлом году состоялась коммерческая образовательная программа «Фотоостров», десятидневный мастер-класс Максимишина на Гоа, а в марте этого года — в Непале.

— Идея была моя. Потом мне удалось оплодотворить этой идеей Валерия Кламма, президента фонда «Фототекст», а Валерий, в свою очередь, подключил Алексея Бушева, путешественника и владельца туристического агентства. Так мы втроем и сделали мастер-класс.

Качнем маятник в другую сторону: предположим, что Максимишин вовсе не спонтанный визионер — он все рассчитал заранее, вычислил некий универсальный композиционный секрет, позволяющий снимать хорошо. Попахивает теорией заговоров.

— У композиции нет секретов, у композиции есть законы. Про законы эти можно прочитать в книжках, но опыт показывает, что чтение это не имеет особого смысла: чувство композиции — врожденное свойство.

— Можете ли вы для себя формализовать правила построения кадра в определенных ситуациях?
— Формализация построения кадра в определенных ситуациях называется штампом.
Итак, фотограф, расхожее мнение о котором гласит «он слишком математический», отказывается говорить о технике. Разница между снимками Максимишина и его учеников заметна, — это само по себе неудивительно, ведь разрыв в классе мастерства не может не сказаться… Но дело здесь не только в классе, конечно. Ученики в принципе снимают что-то другое, про них скопом можно сказать «не-максимишин» — дело не только в качестве, но в темах, в наполнении кадра объектами, в фокусе интересов. Вот кадр с золотыми зубами водителя, рефреном золотой крест в расстегнутом вороте рубахи и церковь на заднем плане. Жизнерадостно-опасная, народная духовность. Можно часами рассуждать о том, как построен этот кадр, но интересен он содержанием, а не тем, как содержание доносится до сознания зрителя. С другой стороны, есть замечательный по цветовой и геометрической сбалансированности кадр, где девочка чистит зубы на пляже возле умывальника, и из треугольного осколка зеркала, в который она смотрится, на нас глядят ее темные глаза. Желтый песок, голубое небо и розовое пятно сушащегося купальника. Кадр крайне простой по смысловому наполнению, но исключительно лиричный и одновременно формально-изощренный.

— Я больше журналист, чем фотограф. Для меня картинка не цель, а средство. Формальные поиски мне интересны лишь настолько, насколько это помогает донести до зрителя то, что я хочу сказать. Это как красноречие для адвоката.

Примем точку зрения автора и признаем его универсалом, исповедующим позицию: «Я всего лишь выбираю выразительные средства из обширного наработанного арсенала, я не хочу этим выбором ничего сказать, лишь усилить посыл». Это никак не помогает нам понять, «про что» Максимишин, как нам отнестись к его творчеству. В самом деле, было бы ошибкой утверждать: Максимишин снимает набор красивых кадров, которые ничто не роднит, кроме собственно авторства. Отличаем же мы, на подсознательном уровне, эти снимки от снимков его учеников.

Зайдем с другой стороны. Александр Родченко (человек технического образования и склада ума) — изначально, еще до занятий фотографией, придумывал универсальные законы расположения масс в объеме и на плоскости, изучал, как передавать объем наложением плоскостей, как работать без обращения к цвету или используя только базовые цвета. Он был теоретиком, художником «аналитического направления», оформителем. И, в общем-то, отталкивался от представления об универсальной применимости некоторых законов и идей. Когда Родченко пришел к фотографии в 20-х, он, по сути, «надел» реальность на давно им изобретенные принципы композиции. У создателя манифеста конструктивистов реальные объекты — люди, дома и т.п. — действительно части одного целого; они подчинены общему делу — шестеренки в «машине кадра». Подобное чувство возникает и при разглядывании некоторых — многих! — кадров Максимишина. Чтобы продлить аналогию, рассмотрим для начала какой-нибудь из его «геометрических» снимков. Граница между Северной и Южной Кореями. Квадраты черного гравия, квадраты желтого песка, все это великолепие разлиновано серыми бетонными дорожками, и на плоскости расставлены в произвольном порядке несколько недоумевающих серо-зеленых черточек — часовых солдат. Родченко, конечно, такие ракурсы не снимал (любил диагонали, да и объектива такого не имел), но дело в другом. Технически кадр напоминает скорее Мондриана.

— Кто вам ближе — Родченко-живописец, Мондриан или Ротко?
— Боюсь, что все трое далеки. <…> Вообще, если говорить о живописи, мне всегда нравились художники с «фотографическим» видением. Иногда мне кажется, что Брейгель, Стен, Вермеер или Дега стали художниками лишь потому, что в их время не было фотоаппарата. Хотя, у Дега фотоаппарат был…

Автор вновь отказывается говорить с нами о технике, педалируя свою вовлеченность в содержание! Хорошо, попробуем разобраться, что за содержание его интересует, какого рода истории. Вглядываясь в «корейский» кадр, мы видим одного солдата, застывшего с удивленным лицом прямо посреди желтого песчаного квадрата. Он выглядит шестеренкой, осознающей, что ее забыли где-то не там, что все пошло наперекосяк, но стойко продолжающей нести свою бессмысленную миссию… Кто-то здесь явно лишний! И этот лишний — огромная окружающая реальность, а не реальность частная, маленькая. Таковы же лучшие афганские и иракские кадры Максимишина. Будь это мужчина, молящийся посреди развалин кирпичного завода, или дети, усевшиеся прямо на спекшуюся землю и с неспешным интересом наблюдающие за выстроившейся в отдалении шеренгой солдат, — все эти снимки объединяет заложенный в них внутренний раздрай. Автор концентрирует наше внимание на внутреннем несоответствии мира. Для меня здесь Сергей Максимишин смыкается с одним из самых уважаемых мною фотожурналистов, Джеймсом Хиллом, создавшим завораживающие кадры Афганистана времен взятия его Штатами: красота, но красота безумная и страшная и поэтическая (например, трупы, композиционно считываемые как цветовые пятна — и только потом как то, что они есть — мертвые люди)…

— Близка ли вам позиция: «Наш мир катится в пропасть, а я документирую процесс»?
— Нет, не близка. Я не документирую глобальные процессы, я рассказываю маленькие истории.

Любопытно, что одним из любимых авторов Максимишина является Щеколдин, традиционно воспринимаемый в русле «черного реализма» и являющийся непревзойденным мастером таких «частных» историй. На мой собственный вкус, Щеколдин именно цитирует и остраняется (без «т» после «о»), в ужасе привлекает наше внимание к бытовому — более странному даже, чем страшному.

— Для меня фотография как позыв взять камеру и пойти на улицу началась с карточек Щеколдина. Мне очень близко то, о чем он говорит, и очень нравится то, как он говорит. Щеколдин никогда не снимает для того, чтоб люди подумали: «Ну, надо же, как круто снимает Щеколдин!».

Максимишин снимал в Чечне, в Индии, на Камчатке. Фотографируя рынок, лагерь беженцев, траулер — он снимает грязь, но показывает чистоту; и, разбирая кадр за кадром, мы рискуем обнаружить, что противостояние чистоты — мутной окружающей реальности; света — серости; духа — обстоятельствам, — для Максимишина является центральной темой, просматривающейся из серии в серию, из путешествия в путешествие. Скажем, у него есть целый ряд кадров с застывшими в полете рыбами. Рыбаки берут по рыбине в каждую руку и кидают — разгружают улов. Индия, Камчатка — неважно. Эти летящие рыбы как раз и воплощают фирменное максимишинское несогласие с окружающим миром: нет, это вы все сошли с ума! (Кроме того, рыба в небе — это для композиции хорошо.) А вот — зеленые, закопченные солдатские спины на фоне казарменно-синей стены, головы повернуты в телевизор. Внимание — что солдат, что наше — концентрируется на маленьком экране, где происходит совсем другая жизнь — где красивые поп-дивы и музыкальные каналы — где есть что угодно, кроме этой войны. И это правильно. Экран — окошечко в мир, где не стреляют, где нет необходимости убивать и быть убитым; тоска закаленных мужчин по этому прекрасному зазеркалью очень человечна и понятна.

Когда твоя внутренняя цель — неприятие, отвращение к хаосу и монотонности окружающего мира — любые средства хороши. Потому безразлично, чем пользоваться — цветом или геометрией, лишь бы сработало, лишь бы достучаться. Очень красивые иранские кадры служат тому подтверждением: бытовые частные истории легко расшифровываются в историю неприятия и противостояния, даже если это всего лишь девочка в белом платке на фоне взрослых черных спин, отвернувшаяся, выбившаяся из ритма. С другой стороны, застывшие у колонн мечети мужчины, расстрелянные солнцем сквозь декоративные решетки, выглядят древними стрекозами, пойманными в сгустки янтаря; они не могут сдвинуться с места, изливающийся на них свет сковал их. Родченковски-геометрическая фотография прочитывается одновременно экстатически и умиротворяюще возвышенно.

Ирония и богохульство допустимы, если вам нужны сильные средства для вскрытия собственного равнодушия. Это относится и к упомянутому уже кадру с даунами, и ко многим другим. Парадоксальным образом мы приходим к восприятию ироничного и маскирующегося простотой автора как идеологического крестоносца — тем самым возвращаясь к заглавию данной статьи. Неожиданно, но достойно уважения.

Хотя лиричный кадр с девочкой и осколком зеркала на берегу озера Зайсан — кадр, в котором нет противостояния иного, кроме цветового, потерянности иной, кроме геометрической, проблем иных, кроме острых углов зеркала, — кажется мне самым точным и безусловным у фотографа Сергея Максимишина. F&V

Все фотографии: © Сергей МАКСИМИШИН

Дополнительная информация: www.maximishin.com



КОММЕНТАРИИ к материалам могут оставлять только авторизованные посетители.


Материалы по теме

Московский палимпсест. Михаил Дашевский

Московский палимпсест. Михаил Дашевский

Представляем удивительные истории, созданные классиком жанровой городской фотографии на пергаменте старой Москвы
18.11.2015
Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев

Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев

18.11.2015
Образ и чудо. Георгий Колосов

Образ и чудо. Георгий Колосов

Возможно, портрет — главный жанр фотографии
24.09.2015
Знакомые лица. Евгений Военский

Знакомые лица. Евгений Военский

24.09.2015

Foto&Video № 11/12 2015 СОДЕРЖАНИЕ
Foto&Video № 11/12 2015 Портфолио. Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев
Портфолио. Московский палимпсест. Михаил Дашевский
Письма в редакцию. Письмо 80. Ода возрасту. Авторская колонка Ирины Чмыревой
Опыты теории. О статичном и динамичном. Авторская колонка Владимира Левашова
Тест. Широкоугольный объектив Zeiss Batis Distagon T* 2/25
Тест. Фикс-объектив Yongnuo EF 50/1.8
Тест. Зеркальная фотокамера Nikon D7200
Тест. Смартфон LG G4
Тест. Монитор LG UltraWide 34UC97
Читательский конкурс. Альтернативная реальность. Тема — «Коллаж»
Практика. Изменение видимого. Фотографическая монотипия
Практика. Дело по любви. Создание мягкорисующих объективов
Практика. От Цюриха до Женевы. Тревел-фотография: Швейцария
Репортаж. Диалог открыт. Фестиваль «Фотопарад в Угличе — 2015»; Ярославская обл.
Репортаж. Общность памяти. Фестиваль PhotoVisa 2015; Краснодар
Репортаж. За свободу слова. Фестиваль Visa pour l’Image 2015; Перпиньян, Франция
Моя фотография. Фарит Губаев: «Анри Картье-Брессон»

Календарь событий и выставок

<< Март 2024 >>
     123 
 45678910 
 11121314151617 
 18192021222324 
 25262728293031 
  
Сегодня
29.03.2024


(c) Foto&Video 2003 - 2024
email:info@foto-video.ru
Resta Company: поддержка сайтов
Использовать полностью или частично в любой форме
материалы и изображения, опубликованные на сайте, допустимо
только с письменного разрешения редакции.

Яндекс цитирования Rambler's Top100