Фотографии времен Крымской войны — Фентона и Беато; времен гражданской войны в Америке — Гарднера и Салливана; войны в Испании — Роберта Капы, Великой Отечественной — Дмитрия Бальтерманца, Евгения Халдея, войны во Вьетнаме — Бёрроуза, Гриффитса и Маккаллина; фотографии из Югославии, чеченские фотографии Энтони Сво, Юрия Козырева, Томаса Дворжака. Все они равны в том, что являются фотографиями войны, но одновременно есть в них и отличия.
С тридцатых годов двадцатого столетия военная фотография стала сильно отличаться от той, что была в девятнадцатом столетии и даже в первую мировую. Возможность снимать с рук. Узкая пленка с большей светочувствительностью (и цифровые носители в столетии нынешнем). Оперативность. Фотография стала свидетельством непосредственного контакта с происходящим, участия в происходящем и через это — средством сильного эмоционального воздействия. В убеждении она приравнялась к слову, и часто была сильнее его. Фотография оказалась особым, специфическим средством информации. И даже сегодня, несмотря на всю степень максимальной визуальной осведомленности человека, в режиме non-stop, благодаря кинематографу, телевидению и видео, за фотографией остался главный приоритет — когда дело доходит до запоминания, то именно она является той исключительной формой, что проникает в самую суть предмета.
«В эру, перегруженную информацией, фотография предоставляет быструю возможность понять что-либо и компактную форму для его запоминания. Фотография подобна цитате или максиме, или пословице»*. Вспомните — сраженный пулей республиканец у Роберта Капы, фотография Дмитрия Бальтерманца — «Горе», контуженный морской пехотинец США во Вьетнаме у Маккаллина.
Военная фотография и военные фотографы. Люди по ту сторону мира — на острие. Те, кто участвует в конфликте, те, кто оказывается невинной жертвой конфликта, и те, кто, рискуя жизнью, свидетельствует этому своей фотографией.
«Во всем, что касается военных действий, есть одни аспект, что до сих пор не изменился, и чего, к счастью наверное, не случится, — это готовность и храбрость мужчин и женщин отправиться на поля сражений в целях получить свидетельства, которые не позволят кому-либо сказать: «Я ничего об этом не знаю» или «Этого никогда не происходило». И если согласиться с Жоржем Клеменсо в том, что война — дело слишком серьезное, чтобы предоставить его военным, то тогда эти храбрые посланники являются одними из лучших союзников цивилизации».**
Военные фотографии — как свидетельства события, разрушающего человеческие основы, проникающие в наше сознание, ломающие наше эмоциональное спокойствие. Можете ли вы быть уверены в том, что знаете ответ на вопрос, о чем они? И насколько глубоко? Можете ли прочувствовать это? Как относиться к этому? Как об этом говорить? В какой форме?
Все фотографии:
© Ларри Бёрроуз/Time-Life; Катрин Лерой; Дон Маккаллин/Contact Press Images; Кристофер Моррис/VII; Джеймс Нахтвей/VII; Рон Хавив/VII. Книга «Shooting under Fire: the World of the War Photographer» © 2002 by Peter Howe, first published in the USA by Artisan, a division of Workman Publishing Company
* Susan Sontag, Regarding the Pain of Others, стр. 19 (Hamish Hamilton/Penguin Books, 2003).
** Peter Howe, вступление «For Every War a Witness» («Shooting under Fire», стр. 35). Питер Хау — в прошлом редактор фотоотдела газеты The New York Times, директор фотоотдела журнала Life. Действительный член совета Международного центра фотографии и фонда Юджина Смита, регулярный автор веб-журнала The Digital Journalist.
Дон Маккаллин (р. 1935)
Кто ты? Где ты был?
В Бейруте на меня с ожесточением набросилась одна женщина. С криками она появилась из-за угла здания, где ей пришлось стать свидетелем обвала многоквартирного дома, в котором жили ее знакомые. Я сфотографировал эту женщину. От этого она пришла в такое негодование, что тут же набросилась на меня. Арабы часто бьют друг друга ладонями, выражая таким образом свой гнев на ком-либо или чем-либо, и в ярости у них на это находится достаточно сил. Вот она мне и всыпала. Вернувшись в гостиницу в весьма разобранном состоянии, я едва успел сделать себе чашку кофе, как кто-то вошел и сказал: «Эй, а та женщина, что на вас набросилась… ее только что убило. Еще один подрыв автомобиля. И ее — как и не было».
Как пройти через подобное? Кто ты? Я, наверное, пошел бы к создателю, задавая себе этот вопрос: кто ты? Где ты был? Несколько лет назад моя жена умерла в день свадьбы нашего сына. Я нашел собственную жену мертвой в постели, и случись, что кто-то начал бы фотографировать, я бы его точно спустил с лестницы — без вариантов. Как мне удалось справиться с этим? Вот вопрос, что я не перестаю задавать самому себе. В легких у меня должно быть достаточно воздуха, чтобы иметь возможность объяснять вам все это, — человек я очень эмоциональный. Когда выбираюсь на природу и фотографирую английские пейзажи в непосредственной близости от дома, то сам себе не перестаю повторять: «Наслаждайся. По счетам платить более не придется». Когда работаешь над пейзажем, в этом нет горя; нет обвинений; нет преступлений, которые либо сам совершаешь, либо становишься их соучастником. Все с точностью до наоборот. Я в некотором роде освобождаюсь от всего, что пережил. Мне бы хотелось надеяться, что так это и происходит.
(Фалангисты, исполняющие серенаду над трупом палестинки. Бейрут, 1967 год)
Легенда военной фотографии второй половины двадцатого столетия Дон Маккаллин оставил военную фотографию в восьмидесятых. Живет в Сомерсете, в Англии.
Там фотографирует исключительно пейзажи.
Ларри Бёрроуз (1926–1971)
Один день, один солдат
Фотография Ларри Бёрроуза в журнале Life (16 апреля 1965 года) — одна из двадцати двух, что вошли в его эссе под названием One Ride with Yankee Papa 13. О неудачной попытке команды морских пехотинцев под началом Джеймса Фарли спасти экипаж сбитого американского вертолета. Пулемет заклинило. Два раненых товарища. Одна из самых сильных фотографий о вьетнамской войне, оказавших влияние на общественное сознание в США. Когда комментарии излишни.
Фотограф журнала Life Ларри Бёрроуз погиб во Вьетнаме. Вертолет, в котором он летел на задание, был сбит 10 февраля 1971 года.
Катрин Лерой (р. 1944)
Выносливости больше, чем локонов
Клэр Констант. Удивительная женщина. Высокая. Блондинка. Очень женственная, и при этом крепкая физически: выносливости в ней значительно больше, чем локонов. Большую часть времени она работала в Париже медсестрой в организации «Врачи без границ» — Medecins Sans Frontieres (MSF), чем зарабатывала себе на жизнь, и когда того требовала необходимость, отправлялась от организации с миссиями в «горячие точки». Эта фотография сделана в Ливане. Клэр только что проработала несколько месяцев на задании в Афганистане. На фотографии она в операционной палате, обустроенной MSF в подвальном помещении паркинга в Burj el-Barajneh. Мужчина, что смотрит на нее, — хирург. Оборудование экстренной медицинской помощи MSF является стандартным полевым снаряжением — с его помощью можно выполнить операцию по ампутации, можно зашить рану, не более. Мужчина на столе — палестинец. Его только что привезла «скорая помощь». Что с ним, я не помню, прошло больше двадцати лет, но думаю, что ранение в ногу. Вероятно, шрапнельное ранение в ногу. Клэр всегда была женщиной полной сострадания и одновременно — Профессионалом с большой буквы. Она к тому же еще и управляла вертолетом. Когда мы с ней вернулись из Бейрута, я сделала историю для журнала Elle о Париже с воздуха, и Клэр была моим пилотом. Это удивительно, как она ничего не боится и сохраняет чувство самообладания в любых ситуациях.
(Осада Бейрута, 1982 год)
Катрин Лерой сегодня живет в Лос-Анджелесе. Основала галерею Piece Unique и мультимедийный проект Under Fire: Images from Vietnam.
Кристофер Моррис (р. 1948)
Слезы Сараева
Эта фотография сделана в начале югославских событий. Мальчик рыдает на похоронах погибшего отца. Все было так, как если бы рыдала страна. Как выражение боли и страданий всей страны. Что-то в мальчике напомнило мне о себе самом — мы очень похожи чертами лица. Как если бы я стал с ним одним целым в этой фотографии, и это заставило меня заплакать. Я оплакивал все смерти, что мне довелось повидать, — очень редко по поводу погибших военных, но всегда, когда сталкивался с гражданскими жертвами и ужасными ранами, что оружие причиняет телу человека. Люди не осознают, насколько чудовищной является война. Я часто по-настоящему вживался в свои фотографии, но после этого дня в Сараеве — просто порвал с этим. С 1990 года не было ни одного случая, когда бы я к этому вернулся. Я даже не хочу смотреть на них.
(Сараево, 1991 год)
Сострадание к людям
Если вы журналист, то можете легко уехать из Сараева. Можете улететь самолетом ООН в любой день, когда только захотите. Сегодня вы здесь, завтра вас уже тут нет, но жители Сараева этого сделать не могли. Они были как в западне, и вы реально это чувствовали. Основная часть фотографов, которые работали в городе, сильно привязалась к этому месту. Признать сам факт, что вы можете вот так взять да уехать, было бы равносильно позору, и это толкало вас к тому, чтобы остаться тут подольше. На сорок пять дней вместо всего тридцати. Большинство из нас было под защитой бронированной техники, или же мы могли перемещаться с теми, у кого она была, но через некоторое время начинаешь испытывать неудобство за возможность быть защищенными. Больше не хочется сидеть где-нибудь в кафе в бронежилете и шлеме, вы просто носите обыкновенную футболку — просто потому, что вы привязываетесь к этим людям — тем, у которых других шансов нет.
(Сараево, 1991)
Кристофер Моррис продолжает снимать на контрактной основе для журнала Time. Является одним из основателей фотоагентства VII. Живет во Флориде.
Рон Хавив (р. 1965)
Подростки-талибы
Эти два подростка были захвачены в плен прямо у ворот Кабула и содержались в автобусе под стволами солдат «альянса». Один из солдат подошел ко мне со словами: «Пойдем, посмотришь на наших пленников». Внутри автобуса те измывались над ними, показывая, что хотят их расстрелять. Парням на вид было пятнадцать-шестнадцать лет, и это в общем-то соответствовало сообщениям, в которых говорилось об участии в боевых действиях на передовой в рядах талибов большого количества детей. Как я узнал, этих двух собирались казнить. Один из солдат навел свой РПГ и нажми он на спусковой крючок — от всех нас ничего бы не осталось. Но они — афганцы; у них свое представление о жестокости. Известна масса жутких рассказов о том, что вытворяли талибы: тут и публичное, на стадионе, отрубание голов у пленных; привязывание человека к двум танкам и разрывание его на части. В разрушенном Дари я попросил солдат, чтобы этих парней не убивали. Американское гражданство могло помочь — афганцы считали, что любой американец был либо из ЦРУ, либо из спецподразделений морской пехоты США. Мне сказали «о’кей». Что было, когда я ушел, мне неизвестно. Но все это затрагивает серьезную тему: когда может, и может ли вообще, военный фотограф вмешиваться в происходящие события. Я пришел к заключению, что есть случаи, когда он может и должен. С другой стороны, любое вмешательство может привести и к собственной смерти. И тогда остается одно — сделать все возможное, чтобы событие было вами задокументировано. И тогда люди узнают о нем, и жертвы не останутся незамеченными.
(Окрестности Кабула, 2001 год)
Рон Хавив является контрактным фотографом журнала Newsweek. Также был одним из создателей агентства VII.
Джеймс Нахтвей (р. 1948)
Меня выбрала фотография
Я стал фотографом, чтобы быть военным фотографом. И все что я делал как фотограф до 1981 года, когда впервые оказался в Северной Ирландии, было лишь подготовкой. Меня вдохновляли фотографии времен вьетнамской войны и фотографии движения за гражданские права в США. Они оказали невероятное воздействие на сознание нации. Фотографии, что пришли к нам из Вьетнама, были жесткими документальными изображениями, но именно этим они стали обвинительным актом войне. Они оказались горючим для протеста. Они иллюстрировали то, каким сумасшествием была война, какой она была жестокой и ненужной. Попав на глаза политических руководителей, разрабатывающих план очередных действий, они тем, что показывали, дали им понять, что миллионы людей были расстроены происходящими событиями не меньше их. Те фотографии создали давление, что было необходимо для перемен, и в результате Америка вышла из войны раньше, чем это могло бы быть. Те фотографии не просто документировали историю, они помогли изменить русло истории. Я не знаю, как объяснить, но фотография выбрала меня. Меня настраивали на карьеру врача, юриста, бизнесмена, но война и движение за гражданские права внесли неизмеримые перемены в жизнь всего моего поколения. И часть этих перемен была осуществлена фотографией. Она формировала сознание и заставляла мир двигаться. Когда в результате всего я решил стать фотографом, это было уже традицией, которой я хотел следовать.
(Беженец в Киджеве, Косово, 1999)
Джеймс Нахтвей продолжает следовать традиции — быть военным фотографом. Вместе с Кристофером Моррисом является одним из основателей агентства VII.
Дмитрий КИЯН
