АВТОРИЗАЦИЯ | Регистрация |
  
ПОИСК
 
EN

RU

Моя семья



24.08.2006

«Культ семьи» — самый нашумевший фотопроект последних месяцев. Не групповые фотографии, но портрет целого — семьи. Происходит восприятие единого собирательного образа, от которого на зрителя проистекает огромное чувство любви

Владимиру Мишукову 37, у него трое детей и три «Серебряные камеры». Если бы он писал о себе сам, то расставил бы их именно в этом порядке. Мишукову не идет имя Владимир, но подходит — Володя. Разговаривать с ним — удовольствие, потому что о чем бы ни шла речь, все равно получается о самом главном. А главное для Мишукова — это дети («все, которых я вижу, представляются мне моими»), семья («все проблемы в мире происходят из-за вранья и нелюбви в семье»), любовь.

Говорит доверительно и охотно, как со старым другом. И становится понятно, как семьи, снятые в проекте «Культ семьи», открыли ему двери домов и впустили в свою жизнь.— От каждого интервью ты ждешь откровения. Откровения от слова «открыть», — говорит Мишуков. — Интервью — это такой ускоритель мышления. Помимо того, что ты хочешь быть естественным и прекрасным, ты хочешь еще и находить слова, в которых будешь искренен. Потому что иначе любой тебе скажет: а-а, в жизни ты делаешь не так!

Закончил ГИТИС, начинал как театральный актер. Но артисты — они немножко бездельники. Плясать под чужую дудку всю жизнь Володя не захотел.

Уже стало легендой, что Мишуков впервые взял в руки фотоаппарат, чтобы снимать свою жену Инну во время беременности. «Мне хотелось как-то участвовать в этом процессе, а делать это актерскими средствами было невозможно», — говорит он. Так и начал снимать.

За последующие пять лет Мишуков четырежды становился лауреатом конкурса на лучший фоторепортаж о Москве «Серебряная камера», единственный из фотографов получил Гран-при в каждой из номинаций: «Архитектура», «События. Повседневная жизнь» и «Лица». Провел две персональные выставки, выпустил две книги: «Возвращение» и только что вышедший из печати «Культ семьи». И даже снятая им реклама журнала «Эксперт» стала победителем конкурса «Наружная реклама».

Этим летом на открытии уже второй выставки Володи «Культ семьи» (первая выставка Мишукова была посвящена «Возвращению») в «Манеже» Ольга Свиблова сказала: «Существование Московского дома фотографии оправдано уже тем, что у нас есть Мишуков».

* * *
Володины фотографии можно увидеть во всех глянцевых журналах. И нельзя не узнать. Его портреты всегда неожиданны: искренностью, эмоциональностью, открытостью персонажей. Сергей Безруков — с растрепанными ветром волосам, складками морщин — усталый, задумавшийся, абсолютно не глянцевый. Татьяна Друбич — пристальный взгляд через стекло кафе, опущенные линии уголков глаз, волосы завесой на лицо…
— Все люди на фотографиях хотят выглядеть прекраснее. Отсюда произрастает жанр так называемой гламурной фотографии, — говорит Мишуков. — Я же в неестественных условиях, в которых находится «звезда», ищу ее естественные проявления.

Мишуков нарушает все фотографические законы. Он сам называет себя любителем, а не профессионалом. Ведь в самом этом понятии заложено слово «любить».
— Можно не знать законы композиции, но если тебя ведет любительское, любовное желание снять, то, нажимая на кнопку и портя пленку, ты научишься всем этим техническим штукам и не упустишь главного: снимать можно только то, что тебя самого трогает. Фотографов миллионы, в фотографии уже были все открытия, все композиционные находки. Единственное, чего не было в фотографии, — это тебя. С твоими чувствами, опытом, детскими воспоминаниями, из которых складывается твой субъективный взгляд. Если ты его потерял — все, ты становишься придатком к совершенному техническому устройству, на твоем месте может быть любой. Где ты?!

* * *
Линия взгляда ребенка — перспектива счастья: жизнь осязаема, родители большие, а все, что их окружает, несомненно и прочно. Линия съемки откуда-то почти от пола, придуманная Мишуковым, — имитация детского взгляда.

На фотографиях Мишукова всегда много детей. Они глядят на голубей на площади в Риме, выглядывают из-за мольберта уличного художника или из сумки за плечами мамы (проект «На другом уровне»), разглядывают чучела медведей (серия «Дарвиновский музей») или просто спят («Тихий час в детском саду»).
— Дети — это письма Бога, — говорит Мишуков. — Мне очень хочется быть одним из тех, кому адресованы эти послания.

…Двое мальчиков путешествуют с отцом. Плывут на лодке, едут в машине, мокнут под дождем. Ссорятся, бунтуют, отстаивают право на самостоятельность. Во время путешествия ведут дневник и фотографируют. В финале фильма «Возвращение» фотографии, снятые Мишуковым от лица 10–12-летних мальчиков, становятся эмоциональной кодой сюжета, одновременно кульминацией и эпилогом. Новый жанр — фото для кино.

Описывая «Возвращение», Володя говорил: все, что создают постановщики, сценаристы, операторы, режиссер и актеры, — лишь условия для того, чтобы показать настоящее, документальное. В финале фильма при виде фотографий возникает ощущение, что это настоящее концентрированно проявляется прямо на глазах.

Вроде бы и нет ничего. Взгляд исподлобья, птичье крыло в полете. Рука, касающаяся чужой руки сквозь стекло машины. Силуэт мальчика, смазанный из-за бега… И ты даже не понимаешь, откуда этот ком, подкатывающий к горлу, когда появляются титры.
— Может быть, фотография — это тоска по несуществующему идеальному изображению? Может, в жизни мы видим не те «картинки», на которые рассчитаны наши глаза? — говорит Мишуков.

* * *
Темы для съемки Мишуков со свойственной ему иронией обнаруживает всюду: над головой (серия «Город восходящего солнца» — фото вывесок японских ресторанов), за стеклами витрин («Кафе»), на стенах («Игра с тенью»). Предметный мир появляется на фото балками рекламных щитов, похожих на части внеземных кораблей («Щиты для рекламы»), гирляндами уютных маленьких лампочек (серия «Огоньки»).

«Исследовать состав жизни» — называет это Мишуков. И рассказывает, что собирается сделать серию «Тривиальное» — из того, что каждый день видит человек, не расстающийся с фотоаппаратом.

Большинство фотографий Мишукова — черно-белые. А как иначе, удивляется он. Фотографии уже сто пятьдесят лет, и большую часть своей истории она была только черно-белой:
— Цветом нельзя пользоваться безответственно, к нему надо апеллировать. Тарковский говорил, что черно-белое кино цветнее цветного. В оттенках серого вы обнаруживаете очень много цветовых тональностей: для вас это коричневый, для меня зеленый… А еще в черно-белых фото обращаешь внимание на главное: композиционное построение, графичность линий, игру со светотенью.

* * *
«Неоновые мечты» — серия из нескольких десятков фотографий молодых людей 16–20 лет. Уже не подростки, еще не взрослые. Глаза с вызовом. Углы губ усталые, позы уверенные. Внизу — подписи: «Саша, 18 лет. Мечтает о…». Как и в «Культе семьи», у всех героев — собственная одежда, позы и мысли: охранник за стеклом двери кафе («Мечтает о жене и детях»), две девочки-близняшки на фоне освещенной витрины, печальный повар с куском мяса среди кастрюль и кухонных плит, девушка среди составленных друг на друга стульев уличного кафе («Мечтает открыть собственное кафе»)…
— Постановки здесь не было. Я не придумывал этот мир. Зачем? — говорит Мишуков. — Большинство из них были
в тот момент в два раза моложе меня. Как ни крути — другое поколение. Какое?

О чем думают, мечтают? Мне любопытно. Я специально снимал их чуть-чуть как гламурных персонажей. Молодежь вообще воспитана на глянцевых журналах, им это близко, а меня не смущало: чем больше они будут такими, тем наивнее это будет выглядеть. К тому же, с точки зрения масс-медиа, они — никто. Я же уверен, что любой человек достоин того, чтобы быть на обложке журнала.

Все кадры сняты широкоугольным объективом, на цветную пленку, ракурс чуть-чуть снизу, чтобы было небольшое ощущение агрессии. Почти на всех «уличных» фотографиях — сумерки или вечер. Свет — сверху, от фонарей или витрин, так, что лица кажутся обращенными к свету. Речь же, все-таки, о мечтах.
— Все было просто: вижу какое-то выгодное освещение, говорю: давай здесь сядем и сфотографируемся. Сначала я фотографировал, а потом задавал только один вопрос: «О чем ты мечтаешь?» Не наоборот. Они сразу формулировали свою мечту. Возможно, в первый раз.

«Неоновые мечты» снимались почти параллельно с «Культом семьи». Сначала Володя планировал единый фотоальбом. Потом передумал. Стилистический и смысловой конфликт был налицо.
— Володя, когда рассматриваешь фотографии разных серий, обнаруживается немного грусти. Вот стоит подросток, мечтает о желтом кабриолете. Пролистываешь десяток снимков — и вот уже семья, дом, быт — и не то чтобы кабриолета… мечты не осталось.
— Для меня эти серии складываются в одну книжку, но я почти уверен, что для других это не так. В начале пути представляется одно, а получается другое. Мечты ведь — «неоновые». Сейчас они светятся, горят. А потом естественным образом потухнут. И то, что этот мальчик не катается всю жизнь на кабриолете, а сидит в окружении жены и детей — это значит, что его жизнь сложилась. А он об этом даже и не мечтал.

* * *
Три года назад Володя взялся за телефон. Набирал незнакомый номер. Произносил: «Я фотограф. Хотите семейную фотографию на память?». Приходил в дома — в центре Москвы, Южном Бутове, Зарайске. Предлагал, чтобы люди сами выбирали одежду, в которой хотят сняться. Сели, как хотят. Смотрели в объектив. Так получился проект «Культ семьи».
— Постановочным было лишь то, что люди знали, что их будут снимать, — вспоминает Мишуков. — Я почти настаивал, что ничего не надо «выражать». Просто сидеть и смотреть в объектив. Что оказывалось невероятно трудно. Потому что, когда ты ничего не делаешь, то все само за тебя начинает выражаться. И лицо твое открывает все, что вместе с ним вы до этого дня прожили и накопили. Лицо ведь не просто так человеку дается. И встреча с ним не всегда бывает радостной.

Снимал одинаково: на черно-белую пленку 400 ISO (проявка по С-41 процессу), камеру Pentax 67, со штатива. С близкого расстояния, ракурс чуть снизу, на уровне взгляда ребенка, свет от окна или люстры, из-за чего выдержка часто была одна-две секунды, а диафрагма совсем открыта. Делал десять или больше дублей. Одну копию снимка отдавал семье, одну — включал в книгу. Всего получилось 78, каждое фото подписано профессией: семья милиционера, управляющего колхозом, горного инженера, психолога, художника, заправщика ксерокса, крестьянина, депутата…
— Я приходил в дом так, как если бы был без фотоаппарата: они стесняются, я стесняюсь, — рассказывает Мишуков. — Больше всего боялся, что люди узнают, что я известный фотограф, и решат, что я сам хорошо все сделаю. Ведь нет! Портрет — это взаимодействие. Каждый раз — как первый. В этом трудность и в этом счастье. Ты можешь быть обладателем фиг знает каких наград, но, когда ты берешь в руки фотоаппарат, ты как будто впервые ступаешь в воду и рефлексируешь, боишься, ищешь…

Выяснилось, что у большинства никогда не было семейных фото. Что дети — чаще всего зеркальное отражение родителей. Что счастье и грусть читаются по лицу, как по книге. На выставке в «Манеже» люди подолгу застывали перед каждой фотографией, любая мелочь на которой казалась приметой времени, символом счастья или проявлением беды.

Уставшее лицо жены, гордость во взгляде мужа, застенчиво поджатые босые ноги, скрипка в руках у мальчика, девичьи пальцы, теребящие сумочку… Кошка на коленях хозяина или большой игрушечный пес, посаженный на равных рядом с людьми. Мужчины в спортивных штанах и шлепанцах — но дети непременно в праздничных платьях. Разбросанные по полу игрушки, ковры на стенах, Библия на полке, шкафы из ДСП, влезшая в кадр коляска... И люди, доверчивые, испуганные, радостные, озадаченные, серьезные — знакомые до рисунка на майке и вазочки на комоде. Тепло частной жизни, при ощущении которого становится неловко, будто зашел без стука.
— Когда фотографии были уже отобраны, — вспоминает Володя, — я заметил, что семья имеет, помимо всех индивидуальных проявлений, общее выражение лица. Лицо семьи, представляете?

Мишукову запомнилась семья, где был мальчик, который не мог ходить. Из всех фотографий Володя оставил ту, где это незаметно: для родителей-то он полноценный. Семья почтальона с одиннадцатью детьми и абсолютно счастливой мамой. Семья банкира, надевшая вечерние туалеты.
— Каждый хочет войти в вечность по-своему, — объясняет Мишуков. — «Все! Теперь мы в вечности» — я так после каждой съемки повторял. Потому что раз фотографируешься — значит, хочешь остаться немного на подольше.
— На открытии выставки «Культ семьи» Ольга Свиблова говорила, что вы показали «другую Россию». Критики писали об «энциклопедии российских типажей». Не было ли соблазна подобрать семьи так, чтобы получился срез современного общества?
— Это не «другая» Россия. Та, которая окружает вас и меня ежедневно. В серии есть семьи моих одноклассников, однокурсника, друзей… Мне необязательно было брать газету «Из рук в руки». Знакомые, знакомые знакомых — и весь мир твой. Если бы я ставил перед собой задачу создать «энциклопедию российских типажей», то проехался бы по всей России. А я снимал в Москве, ближнем и дальнем Подмосковье. Чтобы делать срез чего-либо, наверное, важно представлять, что это такое в целом?

Пусть это будет делом социологов, а не эмоционального рефлексирующего человека с фотоаппаратом. Да и кто я такой, чтобы заниматься селекционным и прочим отбором? Любопытствующий. Познающий. Ищущий. Только после проделанной работы можно почувствовать, что, собственно, и искал. Хотя, конечно же, любая фотография, обращенная к реальности (ею и апеллируя), всегда обнаруживает социальный аспект.

Мишуков сравнивает съемку «Культа семьи» с работой лунохода. Бур берет пробу грунта Луны. По тому, что попадает во внимание, можно делать какие-то выводы. Помня, что ты все равно на другой планете.
— Я пытался фотографировать людей, которые заботятся о ближних своих, хранят верность, стремятся к любви.

Все ли они такие? Не знаю. Но это, быть может, моя мечта о них. Как, впрочем, и о себе. И, фотографируя этих людей, я полагался на «случай, Бог изобретатель». Именно он и являлся основным критерием отбора. В этой серии могла оказаться любая семья. Но оказались те, кто откликнулся на звонок и открыл дверь. Отказались не больше десятка.
— Случайно ли получилось, что семьи на фото в основном многодетные?
— Сначала я не делал различий. Потом, в процессе, понял, что снимать многодетных мне необходимо. Интересно. Когда попадаешь в такую семью, чувствуешь себя немного инопланетянином. Чудо какое-то. Люди будто преодолевают привычные законы существования. Притом что высокую квартплату и низкую зарплату никто не отменял. И возникают вопросы. Может быть, у них Любовь? Или они из другого состава? Почему они рожают, когда другие боятся?
— В одном из интервью вы говорили, что вам легко было отождествлять себя с героями фотографий. А что еще помогло добиться такой открытости персонажей?
— Возможно, от меня «пахнет» детьми. У нас с женой их трое. Видимо, меня принимали за своего.
— Почему-то кажется, что после большинства съемок непременно были кухня, чай, семейные фотоальбомы, разговор. О чем шла речь?
— Ой, о разном… С кем-то о политике, с кем-то про детей, о Боге, о самоидентификации, о поиске своего пути, ведь многие, кого я снимал, — мои ровесники, и наши лета как раз попадают под эту пресловутый «кризис среднего возраста». А к столу после съемки приглашали. Где-то я засиживался. В одной семье из Зарайска даже ночевал.
— Не жаль, что многое осталось за кадром? Не хотелось ли сделать текстовый комментарий к снимкам?
— В фотографии есть удивительная возможность — не говорить. Но при этом о многом сказать. То, что вы видите на изображении, обращено к опыту вашего сердца, воображению, душе. И тот отклик, который вы обнаруживаете в себе, глядя на фотографию, и является содержанием ее. Зачем же вторгаться туда словами?
— Снимок ваших детей — на обложке альбома, серия фотографий вашей беременной жены печаталась в «Огоньке»… Не было ли боязно выносить на публику самое дорогое?
— А о чем еще говорить? Ведь делиться хочется самым удивительным. Мне хотелось в конце альбома поставить фотографию своей семьи, но показалось неверным мифологизировать самого себя. Ведь людей, которых я снимал и которые сегодня созидают семью, я считаю героями нашего времени. И так на обложке книги — плоды нашей с женой любви. Достаточно.

Володя вспоминает, что идея снимать другие семьи пришла к нему ночью. Он задумался, что может назвать самым главным для себя. Ответить оказалось просто — семью.
— Наверное, — говорит Мишуков, — я претендую на чистоту восприятия этого понятия, «Семья». Без каких-то прилагательных. Так же, как и «любви». А человек всегда дает слабину: «Да, семья. Ну, погуливал, конечно, да и жена тоже… Зато детей поставили на ноги…». А ведь детям это тоже передается. Я убежден, что все проблемы в мире происходят из-за вранья и нелюбви в семье. Если дети родились в любви, они вырастают хорошими людьми.

Раскрыть тему семьи с помощью молчаливого вида искусства казалось невозможным. Пока вдруг не вспомнился старый традиционный жанр.
— Я не решался начать снимать до тех пор, пока не наткнулся в метро на затоптанную старую семейную фотографию 20-х или 30-х, — вспоминает Володя. — Подошел, выловил ее из-под ног. Вгляделся в лица, конечно же, задался вопросом: «Кто это?». Воспринял это как знак и начал работать.

Обзванивая семьи, чтобы пригласить на открытие выставки в «Манеже», Володя обнаружил, что дедушка с фото «Семья пенсионера» уже умер («я непроизвольным образом передал привет с того света»). Две семьи распались. Несколько женщин вновь забеременели. Все зовут в гости.
— Эти люди, — Мишуков задумывается, — родные мне — сказать нельзя… но они со мной на всю жизнь.

* * *
О «Культе семьи» написало каждое уважающее себя издание. Самый лучший отклик Володя помнит до сих пор. На каком-то форуме неизвестная девушка оставила запись: «Была на выставке Мишукова. Проплакала всю дорогу. Захотелось родить ребенка. Не одного, а сразу трех». Это — лучшее, что могла сделать фотография, считает Мишуков:
— Фотография занимает маленькое местечко в современном потоке информации. Но она для того и существует, чтобы провоцировать на подобное. Если искусство не изменяет тебя самого — получается какой-то… куртуазный маньеризм. Взгляд и слова — все это воздействует, причем ненасильственно. Ты просто создаешь некую плотность в воздухе, которая эмоционально будоражит других людей. Как с «Неоновыми мечтами». Даже если несколько человек, увидев эту серию, спросят себя, о чем они сами мечтают — значит, все получилось.

Спрашивать Мишукова о его собственных мечтах не нужно. Он рассказывает сам, не дожидаясь вопросов, как будто продолжает давно идущие размышления.
— Я мечтаю о любви. Это могут произнести миллионы людей, но все они вложат в это понятие разное. В 16 я сказал бы то же самое, только определение любви дал бы другое, чувственное. Или Розанова процитировал: «Любовь — это жажда души тела». А теперь у меня жена и трое детей. Я отношусь к этому очень… серьезно — слово неточное. Семья — состав моей жизни. Есть библейское определение: «любовь долготерпит, милосердствует, не превозносится, не раздражается, не мыслит зла…». Я бы очень хотел, чтобы каждая строка этого определения имела отношение к моей жизни.
— Почему названиями фотографий «Культа семьи» стали профессии глав семей?
— Вспомните свое детство. Для вас не существовало ни президентов, ни мировых проблем, весь мир был ограничен кругом семьи, где папа и мама были большими. И даже если папа электрик, а не банкир, это же Папа, Электрик. Возможно, он никогда не будет самым главным директором или первой ракеткой мира. Но у всех людей есть шанс быть самым главным папой и самой первой мамой. Ты смотришь на человека и понимаешь, что самое главное — не какая у него зарплата или кто он в жизни, а то, какой он папа и какой он муж.

И у нас всех есть шанс. Я мечтаю быть самым лучшим папой и самым лучшим мужем. А быть самым лучшим фотографом… что мне из того?

Елена РАЧЁВА
Все фотографии: © Владимир МИШУКОВ


КОММЕНТАРИИ к материалам могут оставлять только авторизованные посетители.


Материалы по теме

Московский палимпсест. Михаил Дашевский

Московский палимпсест. Михаил Дашевский

Представляем удивительные истории, созданные классиком жанровой городской фотографии на пергаменте старой Москвы
18.11.2015
Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев

Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев

18.11.2015
Образ и чудо. Георгий Колосов

Образ и чудо. Георгий Колосов

Возможно, портрет — главный жанр фотографии
24.09.2015
Знакомые лица. Евгений Военский

Знакомые лица. Евгений Военский

24.09.2015

Foto&Video № 11/12 2015 СОДЕРЖАНИЕ
Foto&Video № 11/12 2015 Портфолио. Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев
Портфолио. Московский палимпсест. Михаил Дашевский
Письма в редакцию. Письмо 80. Ода возрасту. Авторская колонка Ирины Чмыревой
Опыты теории. О статичном и динамичном. Авторская колонка Владимира Левашова
Тест. Широкоугольный объектив Zeiss Batis Distagon T* 2/25
Тест. Фикс-объектив Yongnuo EF 50/1.8
Тест. Зеркальная фотокамера Nikon D7200
Тест. Смартфон LG G4
Тест. Монитор LG UltraWide 34UC97
Читательский конкурс. Альтернативная реальность. Тема — «Коллаж»
Практика. Изменение видимого. Фотографическая монотипия
Практика. Дело по любви. Создание мягкорисующих объективов
Практика. От Цюриха до Женевы. Тревел-фотография: Швейцария
Репортаж. Диалог открыт. Фестиваль «Фотопарад в Угличе — 2015»; Ярославская обл.
Репортаж. Общность памяти. Фестиваль PhotoVisa 2015; Краснодар
Репортаж. За свободу слова. Фестиваль Visa pour l’Image 2015; Перпиньян, Франция
Моя фотография. Фарит Губаев: «Анри Картье-Брессон»

Календарь событий и выставок

<< Ноябрь 2024 >>
     123 
 45678910 
 11121314151617 
 18192021222324 
 252627282930 
  
Сегодня
02.11.2024


(c) Foto&Video 2003 - 2024
email:info@foto-video.ru
Resta Company: поддержка сайтов
Использовать полностью или частично в любой форме
материалы и изображения, опубликованные на сайте, допустимо
только с письменного разрешения редакции.

Яндекс цитирования Rambler's Top100