Дети новых русских. Они не выглядят элитарными наследниками в первом поколении, но, кажется, заключают в себе все многовековое наследие нашей истории — архетипическое
Текст Ирина ЧМЫРЕВА
Цветы жизни, услада родителей, воплощение мечты… Эти штампы представлений о детях не дают ответа на в какой-то момент возникающий вопрос: когда ребенок становится объектом не просто изображения, но изображения для Истории? Почему тысячи детей и в наше время множества технологий оказываются не-изображенными, не-видимыми за пределами узкого круга домашних, а лица других детей олицетворяют эпоху?
Вероятно, ответ заключен в том, что на некоторых детей общество возлагает большие надежды, не подтвержденные ими лично (было бы смело предполагать, что каждый маленький наследник проявляет себя с юных лет, как Моцарт, и за личные заслуги становится объектом изображения художников), но перенесенные на них взрослыми, в первую очередь самими родителями, состояние, положение которых позволяет им «задавать условия игры» современной истории и, тем самым, — претендовать на место в Истории — книге судеб.
Анна Складманн/Anna Skladmann (р. 1986, Бремен, Германия) снимает детей — наследников уважаемых и влиятельных людей современного российского общества. Внутри проекта «Маленькие взрослые» ее интересуют не имена, истории, цифры, выражающие размеры состояния родителей, но феномен — детинаследники, первое поколение людей новой России, родившихся в безусловном богатстве и с самого раннего возраста осознающих свое отличие от «большинства» и свою «принадлежность» кругу избранных. Дети, знающие о своей миссии, дети, знающие о своей «особости», дети — члены закрытого клуба. Когда дети знают о том, что они другие — волшебники ли, индиго или короли, — печать знания лежит на них. И фотограф Складманн показывает нам «маленьких взрослых» именно такими.
Несмотря на свой нежный возраст, герои ее фотографий выступают соавторами произведений о самих себе, они проводят фотографу экскурсию по своему миру, показывают материальные знаки своего владения и предлагают образы, в которых могут предстать перед камерой. Так взрослые звезды массовой культуры наших дней становятся соавторами современных фотографов-звезд, проявляют свою интеллектуальную состоятельность и одновременно уравнивают интеллектуала-фотографа, режиссера снимков, с собой — идолами глобального поклонения. Дети, подобные звездамвзрослым, управляющим процессом (соучаствующим в процессе) создания своих портретов, — такого мы еще не видели. Это производит впечатление, особенно когда под фотографиями нет подписей с фамилиями, иначе можно было бы все списать на их ауру: сын Forbes или дочка Нефти — с младенчества их представители несут родовые черты. В проекте Анны Складманн все дети названы только именами, но не ассоциируются с конкретными «брендовыми» фамилиями, они выступают как представители одного поколения — много-портрет нового феномена. Дети как представители клана современных «маленьких взрослых», управляющих своей жизнью, работой и творчеством окружающих, диктующих свои правила игры, как их родители. Только включились в эту деятельность «маленькие взрослые» с рождения.
Кажется, что фотограф поддается влиянию своих моделей. Разве такое возможно? Речь ведь идет о детях. Иногда совсем маленьких. Но фотограф сознательно выбирает роль «придворного» художника-портретиста, чтобы глубже увидеть правила жизни современного Двора, ритуалы и мифы, образы-матрицы, в которых современные маленькие властители мира представляют свое «ego». Дети как зеркало. Как губка, впитывающая реалии окружающего мира. Дети как волшебный тигель, трансформирующий модели взрослых самым неожиданным образом. Дети как Галатеи своих родителей, но уже обретшие собственные мнения. Дети как личности, имеющие свои предпочтения: стиля, образа жизни.
Анна Складманн выбирает в герои детей новой русской элиты. Ей это интересно: она исследует свои русские корни. С другой стороны, именно здесь, в России, трансформация опыта мировой культуры в культуру русскую неожиданна, непредсказуема и оттого интересна зрителям как внутри страны, так и за ее пределами.
По сути, сквозь форму парадного портрета, герои которого — дети, молодой фотограф исследует историю культуры, нащупывает ее архетипический ландшафт, что кажется поначалу скрытым под аморфным слоем знаков современной всемирной цивилизации.
Путь художника, принимающего условия игры при Дворе, выбирающего, пусть на время (в целях исследовательского погружения), роль официального портретиста, есть следование пути истории, проложенному сквозь века портретного искусства.
Когда дети в мировой культуре были взрослыми? Те дети, на которых лежало бремя власти (ответственности за судьбы мира) были взрослыми всегда. Древнегреческий Аполлон держит на руках крошку Диониса — на тельце младенца сморщенная в гримасе (отвращения к миру?) голова старичка. Эммануил с высоким лбом и глазами, светящимися предвечным знанием. Младенец на руках Богоматери только в эпоху Ренессанса — стремящуюся к запечатлению (подобию) зримых образов — становится пухлым путти; в церковном искусстве Востока он все равно остается маленьким старичком. Дети в эпоху «натуралистического портрета» XVII века уже разные. Дети простонародья неразумны и веселы, как всякие дети, гоняющие целый день в пыли. Но на портретах наследников королевских дворов Европы дети — маленькие взрослые. Можно рассуждать о лишении их детства, но вернее — эти младенцы никогда не были просто людьми, им уготованная роль, как резец скульптора, отсекала «человеческое, слишком человеческое» и придавала им новые формы и новые качества. Дети-взрослые, воспитанные с младенчества, как уменьшенное подобие своих родителей, облеченных властью, выглядят особенно запоминающимися: костюмы, жесты, атрибуты власти — все на этих детских портретах напоминает взрослые парадные изображения…
В историю портретного искусства Восточная Европа и Россия XVI–XVII веков вошли парсуной — особой формой иератического ритуального портрета. Темные фоны и проступающие, как на иконах, лики, застывшие позы, тщательно выписанные костюмы. Эти портреты писались по вербальным портретам (запискам), редко с натуры, и оттого модели кажутся застывшими в вечном предстоянии, какими, впрочем, казались они и на ранних дагерротипах XIX века. В том же XVII столетии, но позднее, когда в России элита воспринимает европейский образ жизни, в портрете наступает период большего «живоподобия»; отчасти парсунность сохраняется до середины XVIII века, так что маленькие дети — наследники царского рода и аристократических семей застылы, окаменелостью поз выражена суть их миссии — предстоять за нацию. Управлять, будучи олицетворением. Нести ответственность за целую страну, и буквально, и символически. В этих портретах нет особенных «русизмов», живописная манера становится европейской, как и костюмы героев. Но это не отрицание национальной идентичности, но тигель претворения иностранного опыта в собственный, тигель, водруженный на рубеже XVII–XVIII веков на просторы России императором Петром I, жестко реформировавший все русское общество, заставивший не только «верхи», но и «низы» принимать новаторские (европейские) ценности. Процесс ускоренного образования (погружением в иностранную культуру), запущенный Петром I, не предполагая отказа от национальной традиции, за сто лет привел к формированию сильной державы и богатейшей национальной культуры…
Портреты Анны Складманн статуарны, она не прибегает к маленьким хитростям студийного портретиста, дабы оживить, снять напряжение позирования, наоборот, она всячески подчеркивает, что ее маленькие герои представляют себя. Ведь они уже знают о существовании масок и умеют их носить. Возможно, подобно поколению «маленьких взрослых» петровской эпохи, нынешнее поколение наследников, воспитанных с чувством своей особой миссии и власти, породит новых реформаторов и просветителей…
XVIII век во Франции был ознаменован переменой отношения к детям: восторжествовала новая модель «естественного человека» Руссо. Изображение детей (даже наследников) стало выражать эмоции, соответственные возрасту; детей стали писать на фоне природы — не в театрализованных аллегорических интерьерах власти, как прежде. Но сквозь романтическую маску ребенка у наследников смотрят на мир напряженные, концентрирующие силу глаза, глаза особых людей голубой крови. Ответственность за будущее мира с их хрупких плеч не снимал никто, и хрупкость с возрастом переплавлялась в жесткость стальных характеров, а аристократическая утонченность была сродни архитектурному совершенству неоготических конструкций из металла.
Глядя на фотографии Анны Складманн с исторических позиций, не перестаешь удивляться тому, что выражение лиц и внешность ее героев архетипические, древние, будто эти дети действительно плод многовекового отбора элиты, а не наследники в первом поколении… Внима-ние к психологии ребенка (веяния конца XIX века) в изображениях наследников «имени и состояния» кажется ветром перемен, гуляющим внутри пустых форм парадного портрета, но осанку и взрослость взглядов детей, несущих на себе бремя происхождения, не в силах преодолеть даже новизна подхода художников. Они в состоянии запечатлеть пространство между детскостью и бременем власти, заключенном в маске отстраненности, но даже художникипсихологи не в состоянии игнорировать de facto — наличие масок…
Опыт психологического портрета, от Веласкеса до Валентина Серова, востребован Анной Складманн, но, как и у ее предшественников в жанре парадного детского портрета, ее задача — запечатлеть особых детей своего времени.
КОММЕНТАРИИ к материалам могут оставлять только авторизованные посетители.
Alex Pindojkin14.12.2010 01:12:53
Позвольте поделиться впечатлениями от этого панегирика в честь "идолов глобального поколения", "звезд-взрослых" и "брендовых фамилий", слитых в одном ужасном явлении нашей российской действительности. Первое, что приходит на ум от такого изобилия хвалебных оборотов и намеков на историческую приемственность в одной статье на 6 полос - это большое, полученное вами материальное поощрение, а попросту говоря – вас, вероятно, купили, представители фамильного бренда, которым так хотелось - так хотелось показать свои многообещающие чада... Но это не главное, мерзко просто, что серьезный журнал позволяет себе нести такое в массы.
Второе, что приходит на ум - это реклама 24-летней, подающей большие надежды, как придворного таланта-исследователя своих корней Складманн, адресованная все тем же взрослым звездам. Но позвольте, в чем же здесь талант, а разве девушка не идет просто по денежному пути наименьшего сопротивления, реализуя свои полезные связи и развивая новые... но это тоже мелочи.
Самое же страшное доходит до ума при просмотре фотографий и прочтении сопутствующих комментариев кандидата искусствоведения. Первая же фотография Сони на медвежьей шкуре вызывает сильное раздражение – она рассказывает историю и в этом ее ценность, но отнюдь не историю воспитания «новых реформаторов и просветителей» и не историю детей, претендующих на место в … книге судеб». Она рассказывает историю несовременности, наглости, претенциозности и фальшивости нашей так называемой элиты. Она рассказывает историю, о том, как, возможно, папа девочки любит пострелять из снайперской винтовки, с безопасной высоты вертолета, в загнанного испуганного зверя, каким важным и значительным он себя после этого чувствует. Фотография говорит об отсутствии понимания ужаса смерти, ужаса, которое испытало убитое животное, что у девочки, что у ее родителей, и это когда думающая, просвещенная мировая элита стремится отказаться от натурального меха, от употребления мяса в пищу и т.п. Девочка восседает на сундуке, возвышается над шкурой убитого медведя с вызывающим выражением лица и в какой-то момент начинаешь понимать смысл всего этого закодированного послания нам простым смертным – распростёртый убитый медведь с выколотыми глазами и осклабившейся пастью – это Россия – могучая, но обессиленная и мы ее простые граждане. Сундук и девочка, беспощадно придавившие труп, развивают этот образ. Отнюдь не видно здесь «плодов многовекового отбора элиты». Сама фотография приобретает интерес для истории только в случае присвоения ей примерно следующего названия «Дитя новорусского купца третьего тысячелетия».
Следующая фотография Варвары в своем (!) домашнем кинотеатре оставляет впечатление какой-то лейкимичности ребенка. Сама поза выбрана крайне неудачно, возникают крайне нехорошие ассоциации с веревкой. Золотые же сандалии, с претензией на принадлежность ребенка к колыбели европейской цивилизации, вызывают лишь печальную улыбку.
Антошка в форме гусара на фоне современных интерьеров, хоть и поднимал в уме тему несовременности элиты, но, тем не менее, вызывает скорее сочувствие своим слега обиженным и насупившимся видом. Наверняка все-это ему ненужно, а тут все взрослые со своей претенциозностью.
Голубые глаза, открытое выражение лица, перепачканные ноги (с намеком на принадлежность к искусству) – вот, на мой взгляд, адекватный пример, подающего большие надежды «элитенка». Очень буду рад, если из этой девочки получится хороший человек… ну да ладно, речь не об этом.
Бездонной пропастью, ощущением тупика и бесперспективности предстает портрет Арины в ее гараже. На этой фотографии стоит взрослая девочка, которая отдает себе отчет, сколько стоит машина позади нее, которая прекрасно понимает, что не у каждой ее подружки с Рублевки есть такая игрушка, гордится этим и только лишь этим хочет похвастаться перед «своими» Арина постаралась состряпать детское лицо, что лишь больше подчеркнуло ее взрослость.
Нет смысла подробно говорить о еще трех следующих фотографиях, но и там мне не удалось найти ничего похожего на ключевую фразу автора-искусствоведа: «не перестаешь удивляться тому, что выражение лиц и внешность ее героев (Складманн) архетипические, древние будто эти дети действительно плод многовекового отбора элиты, а не наследники в первом поколении…».
Уважаемый искусствовед, я очень надеюсь, что вы специально, возможно из чувства протеста, так гаденько написали эту статью с попытками исторического анализа, но скажите, пожалуйста, каких именно реформаторов воспитала петровская эпоха – неужели вы имеете в виду Александра I и II или может вы вообще говорили о Столыпине? И еще, кто из наследников «голубой крови» в мировой истории оправдал возложенные на него надежды, и много ли в мире тех, кто, унаследовав, миллионные состояния, сумел сохранить их и приумножить?
Портфолио. Искусство искусства. Владимир Клавихо-Телепнев Портфолио. Московский палимпсест. Михаил Дашевский Письма в редакцию. Письмо 80. Ода возрасту. Авторская колонка Ирины Чмыревой Опыты теории. О статичном и динамичном. Авторская колонка Владимира Левашова Тест. Широкоугольный объектив Zeiss Batis Distagon T* 2/25 Тест. Фикс-объектив Yongnuo EF 50/1.8 Тест. Зеркальная фотокамера Nikon D7200 Тест. Смартфон LG G4 Тест. Монитор LG UltraWide 34UC97 Читательский конкурс. Альтернативная реальность. Тема — «Коллаж» Практика. Изменение видимого. Фотографическая монотипия Практика. Дело по любви. Создание мягкорисующих объективов Практика. От Цюриха до Женевы. Тревел-фотография: Швейцария Репортаж. Диалог открыт. Фестиваль «Фотопарад в Угличе — 2015»; Ярославская обл. Репортаж. Общность памяти. Фестиваль PhotoVisa 2015; Краснодар Репортаж. За свободу слова. Фестиваль Visa pour l’Image 2015; Перпиньян, Франция Моя фотография. Фарит Губаев: «Анри Картье-Брессон»
Использовать полностью или частично в любой форме
материалы и изображения, опубликованные на сайте, допустимо
только с письменного разрешения редакции.