Авторская колонка Ирины Чмыревой. Письмо 71

Невинная нация — обыкновенно так характеризуют американскую нацию 200-летней давности. Культура, сшитая, как лоскутный ковер, из того, что переселенцы довезли до нового континента; самый разный образовательный уровень жителей новых земель; тяжелые условия выживания, не предполагавшие обилия развлечений; и даже история — «запись о том, что было, для потомков», — отнюдь не первый цветок, который расцвел на новом месте.

p>Фотография, зародившаяся в старой Европе, в Америке XIX века приобрела популярность и признание. Фотография сохраняла на память дорогие лица и важные события, она украшала, она передавалась по наследству. Ее было много. Она была не такой элегантной, как серебряные пластины дагеротипов в локоть высотой в кожаных тисненых золотом футлярах в Париже, не такой изощренной, соревнующейся с современной живописью, как в Британии. Но там, в Америке, ей доверяли. Практически безоговорочно. Она стала новой визуальной формой новой, только формирующейся культуры. «Фотография — вид изобразительного искусства, характерный для Америки», — говаривал когда-то мой профессор истории искусств. Даже в ХХ веке, став языком современной культуры на разных континентах, именно с северо-американским фотография связана золотыми узами признания, там развивалась ее обширная теория, складывались многие, важные сегодня, фотографические коллекции. С Америкой связаны биографии многих выдающихся авторов прошлого столетия. Так уж получилось: войны, эмиграции, — тот берег становился дальним прибежищем, куда волны политических и социальных потрясений и волны культурных движений выбрасывали деятелей европейской культуры, искусства, кинематографа, фотографии...

Почему мне вспомнилась сегодня история формирования американской культуры и особая роль фотографии на том континенте? За какие-то 200 лет фотография стала сложным языком для выражения разнообразных, в том числе сложнейших социальных, философских, культурологических проблем. Причем ее роль сувенира (памятного изображения) и наивного бытописания никуда не исчезла.

Так получилось, что фотография развивалась параллельно с процессом строительства нации. Ее наивное первичное изобразительное начало хронологически совпало с периодом нового общества, поступавшего и выражавшего себя в разных областях на «lingua barbarica», смешении языков и стилей, обрывочных знаний старой европейской культуры. Шли десятилетия, общество и фотография развивались синхронно, у обоих появлялись собственные традиции, вырабатывались нормы, шло экспериментирование с формами и техниками... За 200 лет был пройден огромный путь. И сегодня общество признает, что в разных сферах его фотография может быть разной. Так, в школах преподается фотография как инструмент социализации — умение сделать картинку, на которой все понятно и которую можно описать (вопрос о том, что такое простое изображение есть выражение коллективного бессознательного, всевозможных социальных стереотипов, в том числе представления о красоте, бытующее у той или иной национальной и социальной группы, — это вне школьного курса, это для университета и не для фотографов, но для тех, кто фотографию изучает как документ социальный и исторический); в музеях показывают фотографию самую разную, не оглядываясь на то, что едва умеющая говорить по-английски латиноамериканская мамаша не посчитает изображение толстой танцовщицы (очень похожей на нее саму) Ирвинга Пенна красивым. Но в обществе взаимного доверия и эта мамаша, и большинство ее сограждан, включая чиновников местного муниципалитета, не будут протестовать против того, что музей показывает эти фотографии. Музей обозначит на входе на выставку возрастной ценз для самостоятельного посещения (старше 12 лет, скорее всего), но никто не будет протестовать, если родители приведут своих детей младше этого ценза на выставку, чтобы походить вместе, обсудить, рассказать детям, кто такой Ирвинг Пенн, заодно пройтись по соседним залам, где выставлена античная скульптура, и, может быть, заглянуть в залы фламандской живописи XVII века, чтобы показать своим детям, какой разной может быть красота.

Музей, как и университеты, живет в высших эшелонах культуры, его задача сохранять гуманитарные достижения и открытия, в том числе сделанные фотографами. Общество. в повседневности обходится без его активного вмешательства, но стоит его членам стать чуть образованнее, чуть свободнее, и они идут в музей, потому что там есть над чем подумать, чему поучиться. Музей стимулирует процесс познания.

От этого нация в большинстве своем не становится мудрее, образованнее, она по-прежнему наивна и невинна. Но ее лучшие представители — именно по ним мы судим о развитии общества, потому что их работа приводит «к рывку» гуманитарному и цивилизационному одного общества по сравнению с другими, — меняются под воздействием того, что доступно в музеях.

Почему я пишу об этом? Каждый год я составляю программу фестиваля фотографии в России, выбираю его выставки для показа на музейных площадках и вижу, как с каждым годом все уже становится поле разрешенного к показу. Оказывается, что пространство культуры регламентируется отнюдь не внутренними законами его свободного развития, но внешними (для культуры) ограничениями, например, образовательного уровня какого-нибудь чиновника, который искренне верит в то, что он знает, что красиво, а что — нет, что интересно, а что — нет, и не ему одному, но собирательному «зрителю». Вопросы, которые ставит искусство, вопросы, которые заставляют публику думать, не соглашаться с художниками, спорить, но — ДУМАТЬ! — все реже выносятся в публичное пространство. Мотивация: «это не поймет (народ), это некрасиво».

Для меня фотография и отношения к ней в обществе — лакмус. Это модель, рассматривая которую можно сказать о состоянии общества целой эпохи. Сегодня я вижу, как уровень «чтения» фотографии в нашей стране падает катастрофически. Зрители «снимают информацию» с подписи, не вглядываясь (вчитываясь) в изображение. Умение анализировать изображение убывает с огромной скоростью. Вопрос композиции — расстановки визуальных акцентов, выявления смыслов — перестает быть значимым для приходящих в фотографию новых авторов, вплоть до подмены дискуссии убийственным аргументом «я так вижу», закрывающим возможность диалога с автором о дистанции между тем, «что было на самом деле», и тем, «что я увидел в том, что было». Музеи оказываются в роли хранителей артефактов культуры прошлого (спасибо на том, хорошо, что артефакты прошлого доступны), но не местом обмена мнениями, не местом, где возможна дискуссия о реальности современности. Если направление развития нашей культуры (в области фотографии) окажется прежним, мы очень скоро придем к формированию нашей новой невинной нации, уровень развития которой снимает с нее всякую ответственность за всякие решения. Появится новая нация, у которой даже лучшие представители не умеют читать фотографию, — у них просто атрофируется способность думать, вглядываться в изображение. Все станет заново простым: на память, и чтобы было красиво.

Материал опубликован в 9 номере журнала Foto&Video за 2014 год.
Купите электронный номер и/или оформите онлайн-подписку.