По образу и подобию

Если уж стоило изобретать фотографию, то прежде всего для того, чтобы в нашей жизни появился фотопортрет. Исторически он не был первым жанром изобразительной фотографии: крайне низкая чувствительность допотопных дагерротипных пластинок, отсутствие светосильных объективов и чего-либо, что нынче называется студийным светом, не позволяло снимать портрет с приемлемыми для живого человека выдержками. Неподвижный натюрморт, даже безжизненный пейзаж, где пешеходы, лошади, качающиеся на ветру ветки пропадали из фотографического изображения, уже робко заявили свои претензии на причастность к художественным произведениям, а портрет — изображение человека — все еще никак не мог выйти из стадии неудачных экспериментов. Зато потом, утвердившись благодаря успехам в развитии техники и фотохимической технологии, портрет не только наверстал упущенное, но ушел далеко вперед.

Натюрморт, по моим, в частности, наблюдениям, не сильно занимает современного зрителя. Пейзаж привлекает внимание больше, но и он не может услаждать взор современника долго: вспомните, с каким удовольствием большинство из нас переворачивает лист календаря первого числа каждого месяца. За тридцать дней почти всякий пейзаж успевает надоесть. А портреты наших детей, бабушек и дедушек, наивные любительские семейные снимки, оправленные в простенькие рамочки, годами висят на стенах наших квартир, стоят на письменных столах в офисах, и никому не приходит в голову регулярно обновлять эту экспозицию, меняя изображения на другие портреты тех же самых родственников, хранящиеся в домашних «запасниках». Что видим мы, всматриваясь в эти лица, что чувствуем, о чем задумываемся?

Если притягательность портретов родных легко объяснима, и даже внимание к фото известного артиста более или менее понятно, то что заставляет нас вглядываться в портреты совершенно незнакомых нам людей? Принимая смелую версию, что все мы созданы по образу и подобию Божьему, можно предположить, что даже в незнакомом лице мы видим отражение того же прообраза, частицу которого несем мы сами. Тогда действительно, откровение о другом человеке в какой-то мере есть откровение о себе самом. В этом случае, однако, не находит объяснения очевидное влияние художественных достоинств снимка — ведь все должно автоматически обеспечиваться обликом модели и достоверно фиксирующей его фотоаппаратурой.

В самом деле, художественный образ в значительной степени есть вымысел, придумка художника, результат кропотливого целенаправленного авторского отбора из множества вариантов. Достаточно напомнить, как название — прямой намек на художественный образ — меняет восприятие фотографии. Более того, зрителю никогда не узнать, в какой пропорции смешал фотохудожник объективно присущие человеку черты и собственные фантазии. По логике вещей, привнесенное фотографом должно скорее заслонить божественное, исказить первоначальный замысел, но в реальности как раз наоборот: фотопортреты высокой художественной пробы привлекают внимание гораздо сильнее, чем рядовые бездумно «нащелканные» фотки. Получается, что образ, созданный художником, нам интереснее образа божественного! Того и гляди, фотографы начнут требовать у Господа уступить им часть авторских прав.

Рассматривая добротно сделанный фотопортрет, зритель без труда угадывает состояние персонажа, проникается его эмоциями, чувствами, старается представить его мысли, предполагает, какими событиями они вызваны. Схожее восприятие личности портретируемого почти всеми людьми, по крайней мере, представителями европейских культур, проникновение в контекст его жизни, расширяет тот опыт сопереживания, который сближает человека с человеком, на мой взгляд, ничуть не меньше, чем видение божественных черт в облике фотографируемого. И, вообще, вjдение это или видkние? Однозначного ответа у меня нет.

В наше время расширение опыта сопереживания просто бесценно. Он укрепляет духовное родство культурных людей, сближает национальные культуры, приводит отдельных людей к осознанию своего места в человечестве в целом и, таким образом, помогает выживанию человечества как вида. Приму упрек, что это попахивает не очень популярным нынче дарвинизмом, но когда homo sapiens стоит на пороге физического самоуничтожения, споры о том, что скорее поможет выживанию — культура или религия, — довольно нелепы. Отступить бы от роковой черты хоть на шаг, спастись бы…

Небезынтересно обдумать такой вопрос: каковы могут быть взаимоотношения сфотографированного человека и того художественного образа, который несет фотопортрет в своем законченном виде? Фотограф и его модель — родители, и щелчок затвора — момент зачатия этого образа, пока еще скрытого от всех. Рождаясь в творческих муках в фотолаборатории, он является затем родителям, иногда радуя их, иногда озадачивая.

Если фотограф снимает актера в роли, то понятно, что актер и сам неплохо представляет окончательный результат. Случайный снимаемый обычно не понимает, не чувствует, что видит в момент съемки фотограф, что его привлекает в облике человека, пойманного в видоискатель, что он пытается выразить языком светописи. Бывают исключения — в частности, фотограф и его любимая модель, которую он снимает годами — но, это редкость. (К слову, недолюбливаю термин «модель», будто речь о чем-то бездушном, неживом.) Человеческое самолюбие диктует непоколебимую уверенность, что фотограф, нажимая на кнопочку, стремится воплотить в фото собственные представления индивида о себе, любимом, а иначе, мол, незачем и пленку переводить. У фотографа, стремящегося создать художественно значимый снимок, противоположная позиция. Он снимает, ориентируясь на свой взгляд, стремясь проявить в портрете в полной мере самостоятельно подмеченные черты, свои, а не чужие представления о человеке. Мысля образными категориями, фотограф может вообще снимать не эту самую Машу или конкретного Сашу, а воплощать образ беззаботной юности, например, и нет для него никакой разницы, как имя и фамилия того, на ком сфокусирован объектив. Именно в этом смысле портретируемый и становится «моделью» — в принципе ему можно приписать то, что ни в коей мере человеку не свойственно. (И, между прочим, вполне реальна ситуация, когда человек в жизни подражает своему любимому фотопортрету.)

Вот здесь и заложена возможность конфликта, который, скорее всего, не случится, если фотограф любит своих моделей, а они, в свою очередь, имеют хотя бы отдаленные понятия о творческих исканиях фотографа. Если уж не любовь, то, как минимум, искренний интерес фотографа к человеку, сидящему напротив, является абсолютно необходимым условием продуктивной съемки. Не раз бывало, что, снимая по необходимости неприятного мне человека, я делал отвратительные снимки, даже получал банальный технический брак, явно выпадающий из общей статистики случайных ошибок. Еще будучи школьником, мне довелось прочитать книгу Корнея Чуковского «Современники», одна из глав которой посвящена Илье Репину. Меня поразила описанная Чуковским способность Репина влюбляться в человека, чей портрет он писал. Илья Ефимович смотрел на него влюбленными глазами, восторгался всем, что его портретируемый говорил, страшно обижался, когда кто-нибудь отзывался о нем пренебрежительно. Заканчивалась работа над портретом, проходила и влюбленность Репина, а затем начинался новый роман с тем, кто садился позировать художнику. Спустя много лет, когда я сам начал баловаться портретами, я, кажется, понял это состояние. Неумение влюбляться на заказ, пожалуй, не позволило мне стать настоящим портретистом.

Есть и еще одно обстоятельство, скорее невеселое, которое не способствует пониманию между фотографами и фотографируемыми: наш человек так редко попадает в объектив фотохудожника, (если вообще попадает в него хоть раз за всю жизнь), что диалога по поводу создаваемых в сфере художественной фотографии образов практически нет. Мы либо становимся объектами съемки друзей и родственников на отдыхе, пополняя безразмерную серию снимков типа «Я на фоне…» (Лувра, пирамиды Хеопса, собственного дачного строения и проч.), либо нехотя фотографируемся для документов. Мало кто отправляется в приличную студию и отдает себя профессиональным портретистам для воплощения в художественном произведении, еще реже попадает в кадр фотохудожника случайно.

И в любом случае, мы ждем от фотографии не отражения какой бы то ни было реальности, но, как минимум, комплимента, не всегда заслуженного. Получив из печати пачку свежих отпускных фотографий, люди, прежде всего, оценивают, хорошо ли вышли на снимках они сами, а не как получилось то, ради взгляда на что стоило ехать за тридевять земель. Впрочем, прекрасный фасад Лувра и громада пирамиды Хеопса все равно загорожены на фотке не устающими улыбаться путешественниками.

Если человек пришел в фотостудию заказать свой портрет, то это можно только приветствовать: пусть у родственников останется на память профессионально выполненное изображение, над которым поработал визажист и фотограф. Пусть на этом снимке человек выглядит чуть лучше, чуть моложе, чуть счастливее. Все дело в том самом «чуть-чуть», которое отличает искусство. Фотограф сам рад сделать тонкий комплимент, но заказчик чаще всего требует грубой лести. Обычно, увы, он ее и получает.

Еще парадоксальнее обстоят дела с фотографиями для паспортов. Даже здесь, в документальной в самом прямом смысле фотографии, человек старается обойти документальную правду о своем облике и заменить ее демонстрацией собственной неотразимости. Фото на паспорт теперь можно изготовить с помощью цифровых технологий, стало быть, вмешательству Photoshop’а в изображение ничто не мешает. И он вмешивается, не стесняясь. На карточках современных паспортов в изобилии представлены статные красавцы в расцвете лет и премилые дамы без возраста, в которых неуловимо угадываются образцы, регулярно публикующиеся на обложках глянцевых журналов, мужских и женских соответственно. Иногда просматривается подобие между изображенным на фото и владельцем паспорта. Службы паспортного контроля во всех аэропортах мира близки к панике: их сотрудники постоянно заняты игрой «найди пять сходств», различия видны невооруженным глазом.

В свете сказанного нет ничего удивительного в том, что грядет переход на паспорта с отпечатками пальцев и другими биометрическими данными, которые Photoshop’ом не поправишь. Кстати, почему вдруг все разом так застеснялись честных фотографий своего лица? В повседневной жизни даже очень ревниво относящиеся к своей внешности женщины не требуют от своего лика того, что требуют они от фото 3х4 см на пропуске в какое-нибудь учреждение. И вообще, если для узнавания личности теперь нужно вглядываться не в лицо, а в отпечаток пальца, то с лицом, видимо, что-то не так. Неужели наши лица стремительно обезличиваются, да простят мне невольную тавтологию ревнители чистоты великого и могучего нашего языка? А, может быть, это побочный эффект глобализации, которая повсеместно вводит одинаковые правила, стандарты, деньги, а теперь, вот, очередь и до физиономий дошла?

Рассуждая о восприятии фотографий человеческого лица, мы уже затронули стороны еще одного возможного конфликта, а именно между художественным образом (фактически фотохудожником) и зрителем. Фотограф предлагает поверить в созданный им образ, а привередливый зритель смотрит и не верит. Конфликт этот может принять острые формы. Вот цитата из полезной книги «Фотография. Документ и образ» (Москва, «Планета», 1983) искусствоведа Анри Вартанова: «Мало того, в такого рода портретах есть доля оскорбления неестественностью, нанесенного сразу как портретируемому, так и зрителям. Первый страдает оттого, что он вынужден при съемке “изображать самого себя”… Вторые же ощущают в каждом штрихе, что им сделанное выдают за натуральное, сыгранное — за пережитое». Речь в данном случае идет о постановочном портрете. Вообще-то, своей книгой известный теоретик советской фотографии пытается утвердить мысль о превосходстве чистого репортажа над постановочной фотографией, документальных образов над вымышленными в сфере фотоискусства.

Вот здесь я осмелюсь поспорить. Во-первых, добрая половина портретных снимков советской фотожурналистики, считающихся сегодня классикой жанра и воспроизведенных в сотнях книжек про нашу фотографию, являются стопроцентными постановками.

А во-вторых, снимая постановочный портрет, надо так устроить съемку, чтобы у человека оставалась возможность быть самим собой, а не изображать себя. Дело не в методе — насколько чист был репортаж — а в квалификации фотографа. Если же человека заставлять «изображать самого себя», то фотография заранее обречена на провал, здесь трудно не согласиться с автором книги. С одной стороны, задача совмещения постановки в портретной съемке с полной раскрепощенностью персонажа значительно труднее чистого репортажа, требует больше времени и сил, с другой — дает возможность получить результат совсем иного качества. Жаль, что не все издания, для которых работали репортеры, и не все репортеры сами от себя требовали снимков с той долей правды, — художественной, прежде всего — которую все зрители принимают безоговорочно.

Дело совсем безнадежно, когда человека заставляют перед фотоаппаратом изображать «не совсем самого себя». Советский фоторепортаж пытался изо всех сил представить нищего и бесправного советского человека уверенным в себе и счастливым. Полистайте номера журнала «Советское фото» семидесятых — начала восьмидесятых годов. Возможно ли, чтоб здравомыслящий человек поверил этим снимкам? А ведь публиковались в нем не худшие образцы отечественной фотожурналистики.

И, наконец, никогда еще репортаж в портретном жанре не вел фотографа к выразительному снимку лишь потому, что он документально безупречен. Образность портретов обсуждается на любом фотографическом сайте, на творческих встречах в любом фотоклубе, на страницах периодических изданий о фото, но я никогда не слышал, чтоб обсуждали их документальную достоверность. Если она и важна, то разве для фотографий на документы, а именно последние методом репортажа никто не снимает.

Для пущей убедительности своих слов предлагаю рассмотреть три портрета деревенских старушек из северного цикла. Они уже обкатаны на выставках, опубликованы, собрали немало положительных отзывов, и до сих пор никто не упрекнул автора, что хотя бы в одном из них люди изображают в кадре самих себя.

Мне они кажутся равноценными в смысле выразительности образов. Конечно, у разных зрителей могут быть различные предпочтения, но статистически заметного разрыва в «рейтингах» у этих снимков не будет. На их примере очевидна и притягательность художественного образа, и отсутствие какого-либо влияния метода создания этого образа. Сам я отдаю предпочтение способу с ограниченной режиссурой, и не потому, что он лучше других, а просто мне он больше подходит психологически, он удобнее. Я стараюсь идти на тесный контакт со снимаемым, веду неспешную беседу, моему визави импонирует заинтересованность фотографа его личностью, тогда и съемка идет значительно легче.

Описывать словами образы на снимках нет никакой нужды, но сами старушки, служившие мне моделями, в жизни не совсем такие, какими я представил их на этих портретах. Катерина Ивановна тихая и застенчивая, немного растяпа, с которой регулярно приключаются смешные истории, любимица всей деревни, нежно опекаемая соседями. Марфа Дмитриевна крута характером, неудержима в своих поступках (в молодости была лидером и заводилой), при этом добра и чутка к людям и на редкость проницательна — буквально каждого видит насквозь. А Марина Григорьевна при более тесном общении оказалась словоохотливой хохотушкой. Тем не менее каждый портрет в значительной степени правдив.

Я иногда задаю себе вопрос: а понравились бы мои фотографии самим героиням, запечатленным на них? Допускаю, что нет, ибо художественный образ, который несет каждая из них, отнюдь не комплиментарен по отношению к персонажу, хотя ни в малейшей степени не умаляет человеческого достоинства пожилых женщин. И как, скажите на милость, примирить в этом случае художника, зрителя и модель?

На величину «зазора» между жизненной и художественной правдой влияет, между прочим, не только авторская воля, но и случай, другой раз роль последнего заметно сильнее. Но для исследования роли случая в фотографии надо писать отдельную книгу.

Возьмите свой любимый портрет и внимательно его рассмотрите. Вы думаете, что на самом деле вы именно такие? Уверяю вас, что нет — нам со стороны виднее. Впрочем, в той же степени это относится и к неудачной на ваш взгляд фотографии, которую вы уже порвали и выбросили. Не погорячились ли?