Текст и фото
Олег АНДРЕЕВ
* * *
Некая фотографическая дама забыла выдержку. Оставила ее на пуфике, в клубе, в пятницу. Ушла, не обернулась. Спешила.
А в утро ей снимать. Проснулась, вспомнила. Понятно, тут же забилась в истерике. Тушь из рук выскальзывает, пудра рассыпается — беда.
Губу прикусила и — на такси. В клуб. К пуфику. Нашла, к счастью. Все образумилось.
* * *
Свадебный фотохудожник Разумовский страдал одышкой. Поднимаясь по лестнице, шлепал губами, хватал воздух и раздувал диафрагму. Это мешало работе.
Оттого в свободную среду приобрел велосипед с разными скоростями и насосом. С тех пор только и катался в лесу — тренировал диафрагму.
Сделался спортсменом, каких поискать.
* * *
Однажды главный чиновник решил снимать художественно. Удивить жену, первого и второго заместителей, секретаршу, горничную и любовницу, с искрящимися волосами повсюду, своим новым производственным талантом.
Принесли множество техники, в том числе двенадцать объективов, с параллаксами и без.
И скоро все заметили, что он стал более объективным.
* * *
Президенту подарили фотоаппарат «Зоркий». Он смутился, долго комкал слова благодарности и кланялся.
Ему виделись аллегории.
Патетическое рассуждение
Пошел снимать. Ну, честно, насмотрелся разных видео про зарубежных деятелей фотоискусства вроде Гарри Виногранда. Его выбрал, почему нет. Во-первых, думаю, я тоже в очках, потом тоже в Leica, не фу-ты ну-ты, а в-третьих, в распоряжении отличная, кишащая московская улица, не Сан-Франциско, понятно, но дураков вполне достаточное количество. То есть — собрался. Задор мальчишеский, ясный.
Ну, вышел гоголем, консьержка лишь ахнула, весь в пальто из чистой английской шерсти, брюки дудочкой, туфли со шнуровкой, на руке браслет загадочный — при невероятном параде. Хожу выгуливаюсь, моционю на полную, хотя, заметьте — холодно. Пальто-то тонкое, один вид, а не пальто. Однако хожу.
Дышу вертикально вверх, для форсу. Изредка, с прищуром, красиво вскидываю камеру и жму уверенно гашетку. Прохожие, ясно, вскрикивают от незнания, но потом — с уважением, думают, видимо, то ли принц, то ли че. Я ж спокоен, не тушуюсь, тычу в морды им объективом уверенно, без интеллигентского морального содрогания. Нагашетил так к вечеру на целую пленку.
Приехал замерзший, намешал раствор, залил, жду проявления, в руке — пельмень холодный на вилочке, в другой руке — салфетка. Волнуюсь чуть, думаю, выйдет, как у Гарри, или поприличней. Вешаю прищепочкой, сушу, долго всматриваюсь, чувствую — безобразие. Пристальней наклоняюсь — точно оно. Полнейшее и в первородном значении. Ну смял все, от чувствительности, в ведро. Тьфу, думаю, миллион раз!
Случай №7
Пришел приятель Чебурин на фотовыставку. «Мир вокруг нас», кажется, или вроде того. Ясно, с благородной целью приобщения к новейшим течениям творчества. С супругой, понятно, куда без нее. Без супруги теперь и в гроб не ляжешь. Такая канитель с ними. Не женитесь, братцы!
Так вот пришел. Жена под ручку тянется. Вопросы глупые задает, сверлит ум. Однако Чебурин — ни в какую. Ходит, наслаждается тихо искусством, рассматривает.
А выставка, оказалось, посвящена проблемам сексуальных меньшинств. Уж непонятно, откуда у них, меньшинств, такие сумасшедшие проблемы, что аж выставки, однако так. И публика, конечно, соответствует: кто взасос целуется, кто просто в разноцветной обуви, то есть проблемная.
В центре же прибито огромное художественное полотно. Коллаж. Изображены десятки мужских лиц различного фасона, а сверху, как бы стрелой — лозунг, вроде свободу нашим геямрадикалам.
И там, среди этих роскошных и чувственных физиономий, вдруг видит Чебурин собственное, частное лицо в приятном и заботливом, но мужественном ракурсе. И под таким, извиняюсь, прямо революционным, меньшевистским лозунгом. А он — сексуально тосклив и большинство. И, понятно, шокирован и немедленно бежит к устроителям. Машет свободной от повисшей супружницы рукой и громко говорит обидные слова о фотоискусстве.
— Отнюдь, — отвечают, ковыряя склизкую устрицу, устроители, — этот коллаж продукт не частного, а коллективного творчества, и кто ответственен за вашу, извиняемся, личную морду — загадка и вопрос. И к тому же у нас теперь принят новый сверхпрогрессивный закон за номером шестнадцать дробь двенадцать, по которому лицо, находящееся по собственному недоразумению в публичном месте, можно всячески фотографировать и выставлять абсолютно без зазрения совести.
И пальцами ему тычут в бумажки, показывают, значит, пункт шестнадцать дробь двенадцать. То есть все по закону, и даже без милиции обойдемся. Ну и Чебурин задумался, сник, выставку, правда, досмотрел — уплачено, однако на фотоискусство затаил исключительную обиду. И с той поры если и выходит на улицу, то обязательно в темных очках, а также отпустил бархатные, сексуальные усики для незамедлительного сбривания в целях конспирации.
С революционным приветом!
Про Баб
Немало есть у меня знакомых женщин, что фотографией увлечены. Даже смело сказать, почти все из знакомых женщин этой самой наукой заняты. Фотографирует каждая до единой. Все абсолютно — любят фотографию и, не содрогаясь, отдают ей свободное от окраски бровей личное время. Нет исключений. Не помню. Как знакомая женщина, так — фотограф. Даже неудобно как-то, думаю, ну, врач бы какой или кондуктор трамвая, нет — все сплошь фотографы. Хоть плачь, никакого невиданного разнообразия животного мира… Потом думаю, а если был я, к примеру, слесарь третьего инструментального разряда, на масштабном каком станкозаводе, то тогда, тогда что? И там — фотографы? Нет, размышляю, случились бы тогда вокруг совершенно другие женщины. И инструментальщицы, и сверлильщицы, и даже токари давильных станков находились бы без тени сомнения. А как домой — после смены наверняка и кондуктор трамвая встретилась бы средь шумного бала. Разнообразия оказалось бы, несомненно, гуще… Такие вот наблюдение и эмпирика.
И вот через это дело я стал удивляться. Последний год, как камеру наведу или линзу отвлекусь протирать мягкой фланелевой тряпочкой, женщина, которую снимаю, обязательным порядком информирует, что она тоже-де фотограф и прочее. А мне тогда сразу неважно делается, ибо раскрыта тайна, прямо сказать, творчества, и она, оказывается, всю эту кухню производства шедевров эрмитажа ведает, как родную. А я, получается, навроде балаганного фокусника, у коего зрители уверенно знают, где зеркальце в его ящиках, где все потайные дверцы и откуда кролик получается. А тогда выходит и не фокус вовсе, а покраснение.
Или представь, приходит пациент, а вы, положим, врач и в почках разбираетесь космически. Пациент на них и жалуется. — Болят, — говорит, — мQчи нет, — и за бока держится. Вы нежно осматриваете, просите приспустить трусы, и только-только ему клизму или микстуру прописываете тайным египетским почерком, как он вам вдруг ослепительно улыбается и объявляет, что, спасибо, мол, он сам тоже совершеннейший почечник и вообще академик нефрологии. И вам, ясно, немедленно стыдливо становится за клизму и прочее. Психология.
Все фотографии: © Олег Андреев Фотографии не являются иллюстрациями к тексту