Письма в редакцию. Видеть и смотреть

И вовсе не обидно, когда молодые фотографы, пройдя сквозь (именно сквозь) университетскую пятилетку какого-нибудь образования в России, едут учиться в другие страны. В конце концов, образование — это не портфель, который можно взять в одном месте, набитым под завязку или полупустым, и так с ним и путешествовать по жизни до последних дней. Образование — процесс, который не прекращается никогда, здорово, если он был запущен в правильном месте, на высокой скорости, бывает, что запрягали медленно, да быстро едут: и после длительных поисков и накопления информации следует вертикальный взлет.

Ни для кого не секрет, что не только в России, но и за рубежом нет унифицированной системы фотографического образования; в каждой стране есть своя специфика, так же, как есть узнаваемый отпечаток школы на выпускниках разных систем. Казалось бы, такие тонкости! В России вся система фотографического образования находится еще на уровне недостроенного фундамента, а я тут говорю о стилистиках и почерках индивидов, зависящих от матрицы, их породившей.

Кто-то может решить, что стилистика — наподобие декора, завитушек на фасаде. Увы, нет. Речь идет о базовых отличиях, заложенных глубже, чем видение процесса отдельными учителями или структурой преподавания в целой школе. Речь идет о зависимости фотографа от понимания фотографии в стране, где он формируется. Или, говоря иными словами, фотограф зависит от того, чем является фотография в той или иной стране, в ее культуре.

Спору нет, фотографическое образование в России отличается от европейского. Но внутри Единой Европы у немецких, голландских, шведских, польских, словацких школ отличия велики. Как велики они — для тех, кто в теме, — между факультетами фотографии внутри одной страны, как, например, между школами медиафото-графии в Академии художеств в Варшаве, в Университете в Познани и в Школе кинематографии в Лодзи. Где-то акцент на истории и технологиях, где-то — на проблемах языка и интерпретации, у других внимание к пограничным областям фотографии-кинематографа, фотографии — изобразительных искусств, фотографии и слова.

Что объединяет большинство известных мне зарубежных школ, так это внимание к текстам, обучение построению визуальных текстов плюс работа со словом: дискуссии, споры, тексты, написанные самими фотографами (студентами) о фотографии. Как ни странно, но, вчитываясь в тексты молодых авторов, острее чувствуешь, что отличий в понимании фотографии в разных странах больше, чем сходства. Сходство — актуальные приемы, единое визуальное пространство Европы и целого мира; а вот с соседями, со зрителями-земляками-не-фотографами авторы говорят о своих, местных проблемах. И тогда возникает национальный интерес к их творчеству, внимание к местной (в масштабах нации) фотографии, а не одно интернациональное признание (о том, что нет пророков в своем отечестве, увы, писал не только Пушкин — та же крылатая фраза есть и у британцев, и у немцев, и, думаю, во всех других культурах).

Чем является фотография в России? Чем больше наблюдаю ее, тем острее становится осознание ее главной функции — замещения. Фотографы ищут красивое. (Как это прекрасно в заголовках: «Ловцы красоты»!) Они «вырезают» камерой «красивое» из реальной жизни так же, как их деды вырезали цветные иллюстрации из журналов, чтобы повесить на стенку, украсить быт. Большие фотографы (вдруг кто-то из них читает мои письма?) могут поморщиться: я описываю самые низовые, первичные подходы к фотографической композиции. Но не только у неофитов в России связь композиции и сюжета неразрывна. И у фотографов, живущих давно и высоко в фотографическом сообществе, нет остранения, нет взгляда со стороны, анализа «зазора» между реальностью и фотографией.

В нашей стране и профессионалы, создавая фотографию, делают физический объект, изначально этой реальности принадлежащий. Фотография не возвращается в реальность, пройдя сквозь мышление автора и зрителя (чем преобразует реальность). Фотография многих российских авторов реальность не покидает, но украшает и облагораживает ее, вместо того чтобы стать инструментом познания, фиксации не только объектов, но контекста.

Именно в российских текстах о визуальном до сих пор идея (давно потерявшая право на тираническую правоту) о фотографии как умерщвлении действительности, о фотографии, отсекающей, нарушающей связи объекта с пространством и окружающей реальностью, так живуча. Немногие из российских авторов (фотографов и художников) не грезят идеалами, которые потом воплощают медиа-фотографии, но внимательно видят, буквально вгрызаются зрением в реальность, замечая связи, протяженность, время.

Ответ на заданный мне несколько лет назад вопрос о том, почему в России нет традиции постурбанистического и гуманистического ландшафта/human landscape — одного из важнейших направлений фотографии прошлого столетия (отдельные авторы, работающие с изображением мира, измененного человеком, есть, а направления, школы — нет), только теперь я начинаю осознавать глубже и видеть причину: назначение фотографии в России в ХХ веке и по сей день было иным, чем за границей.

До 1917 года — в пору расцвета пик-ториализма — ощущение человеком себя в мире, если не касаться религиозного аспекта, у образованных русских (тех, кто занимался фотографией) было таким же, как у европейцев. Окружающий мир не был ограниченным пространством, видеть границы которого было бы больно. Но на протяжении последующих десятилетий, когда было настроено множество стен, проведено множество границ, сформировался постепенно новый взгляд на мир. Фотографы научились высекать из целого красивый фрагмент, игнорируя в поле зрения (в кадре) жестокость сосуществования безобразного и красоты, знаков подавления, руин, границ, разрушений... В русской фотографии любование частью, деталями укоренилось как единственная форма сохранения сознания, как отрицание целого, в котором логика отсутствует или убивает. Каково это сейчас учителям фотографии в России ставить зрение своим ученикам, обращая их лицом к реальности, приучая постепенно видеть ее целостной сквозь призму композиции (которая сама по себе совершенна в настоящей фотографии, к какой бы теме та ни обращалась), не сужать поле видения до любования одними фрагментами. Вопрос наблюдателя: интересно, сколько лет займет процесс внутреннего освобождения, умения принимать и запечатлевать действительность такой, какова она есть?