Ирина Чмырева. Письмо (48)

Итак, в прошлый раз я обещала вернуться к теме циркулирования новых форм фотографии в обществе. Да, мультимедиа. А еще зины (zine). Для тех, кто не в теме: «зиин» (или по-русски «зин» — что стало общепринятым — не все же слова пробовать на вкус с английским произношением) — периодическое издание, сделанное «на коленке», самиздат. Явление, существующее так же долго, как само книгопечатание. Последнее было изобретено, чтобы распространять знание, но буквально сразу же возник вопрос: какое знание достойно того, чтобы были потрачены усилия на его копирование и тиражирование? Этот вопрос породил некоторое количество несогласных с общепринятым пониманием «знания, достойного к распространению»; эти несогласные — «fans» (фанаты другой идеи), в позднем Средневековье попросту еретики — и стали первыми авторами, создателями и распространителями зинов. Эти же люди — основная аудитория для таких малотиражных изданий. В ХХ веке зины — периодическая форма малотиражного издания, имеющего свою аудиторию, которая может состоять даже из одного человека, автора и читателя в одном лице.

В свое время мой учитель рисования, видя мои неудачные попытки найти себя в этом, утешительно повторял: «Главное — встретить собственного зрителя, а там, дай бог, он поймет лучше меня, что ты делаешь».

Зин в прошлом веке в европоцентрическом мире — а он велик: от Австралии до Америки, включая саму Европу и колониальные страны Азии и Африки, — был формой, введшей в общекультурный контекст такие явления, как научная фантастика, панк, рок (в области стихосложения и новых форм литературы); зин — одна из форм, прочно обосновавшихся в постмодернистской культуре и обретших в ней самоценность. Как и фотография. Сегодня трудно поверить в это, но до эпохи Уорхола и присных с ним, до текстов Сюзаны Зонтаг и ее оппонентов фотография в массовой культуре не была позиционирована как форма художественного творчества и самостоятельная единица художественного произведения. Постмодернизм же с его тягой к переоценкам и эпатажу, введению в культуру, как на кухню к родителям, того, что раньше никогда не было признано, буквально наперекор культурной традиции узаконил ценность маргинального, в том числе фотографии. Заметим еще, что, помимо мостика между зинами — комиксами — фотографией — научной фантастикой, есть давняя связь зинов и культуры ар-брют. Ар-брют (его еще называют искусством аутсайдеров) состоит на щепоть из искусства наива (naive art), на щепоть — из искусства самодеятельных художников (так в прошлом веке и особенно в Советском Союзе стыдливо называли самоучек, великолепных «изобразителей», умеющих в картинках рассказать наглядно, «как дело было», не придерживаясь при этом канонов «высокого изобразительного языка», — это творчество сродни байкам, рассказанным талантливым балагуром, наподобие шукшинских персонажей) и во многом — из искусства умалишенных. Что касается творчества «за пределами психической нормы», то речь идет не только о занятиях арт-терапией в домах призрения, но и о свободном проявлении творчества людей необычных, живущих среди нас, но не признанных в обществе равными среди равных. К таким художникам признание всегда приходит с запозданием, говорим ли мы о великом без оговорок и преувеличения Ван Гоге или о героях ар-брют. Заметим только, что зины в качестве формы самовыражения применялись лечащими психиатрами еще в XVIII веке. А что же в наши дни? Парадокс ситуации в том, что зин — форма творческого выражения, имеющая региональную и национальную специфику при всей кажущейся глобальной свободе формы. Зины в «западном мире» — форма проявления личной свободы, попытка прорвать рамки разрешенного и признанного. В Азии зин — ничуть не новшество, пришедшее со «стороны заката» (отрезвляющее название для нашего, западного культурного сообщества). На Востоке зин — новое название для веками существующей формы авторского художественного и нарративного послания, каковыми были свитки китайских художников, сборники японских гравюр, объединенные не только авторством одного, но общей темой, литературным первоисточником.

В России зин — новое слово для давно существующего феномена самиздата, который в советские годы превратился в форму личностного противостояния, в форму построения независимого персонального пространства, «внутреннего космоса» — не важно, что он был размером с машинописную страницу или с рисованную школьную тетрадку. Для России самиздат на протяжении более полувека — форма политического искусства. до того — одна из форм авторского художественного эксперимента — у художников русского авангарда. А потом всякая свобода творчества приобрела оттенок и привкус тихого сопротивления. Парадоксально, но в годы войн (особенно во время Второй мировой войны) в Европе, индивидуалистической и свободомыслящей, зин становится формой также политического социального сопротивления. Хотя большинство известных зинов военной поры — личные дневники, часто девичьи, созданные на оккупированных территориях, в лагерях, — истории выживания человека в трудных условиях, истории, которые даже спустя годы воспринимаются как факт личного противостояния вражескому режиму и тотальному антигуманизму войны.

Возродившаяся в России сегодня форма самиздата, особенно в области фотографии, называется зином. Что любопытно, те, кто его делает, в большинстве своем не представляют, что у зина большая русская история.

Один из классиков зин-культуры (а уже говорят и о такой) Чип Роув писал, что зин на девяносто процентов — мусор, не стоящий ничьего внимания, но ради остальных десяти процентов можно многое отдать в этой жизни... На мой взгляд, то, что сейчас происходит с зинами в России, — в отношении «девяносто шесть к четырем». Из четырех один процент новых зин-книг и журналов (повторюсь, зин традиционно — издание периодическое), как и в ар-брют, как у самодеятельных художников, — проявление ничем не сдерживаемого Божьего дара, даже если этот дар богохульствует (такова парадоксальная природа творчества — от гимнов до юродства, и никто не знает, в чем ее тайна — она просто есть), три процента — основаны на знании и понимании своего дела. Т.е. среди авторов трех процентов зинов в России есть представители профессиональной визуальной культуры — профессиональные книжные художники, дизайнеры — их-то учили, из чего состоит книга, они понимают, каковы обязательные (даже в поисках новой формы) ее элементы.

Среди остального множества зинов есть сборники замечательных фотографий, но их форма основана на подражании книге, а не на ее понимании. Люди, делающие зины, повторяя внешне легко считываемые элементы: вот обложка, вот переплет, странички, забывают (точнее, не знают, на что смотреть) и опускают важнейшие элементы, такие как указание собственного имени, имени своего проекта-детища. Ведь книга, как и все прочее, что существует в культуре веками, выработала свои традиции не только для того, чтобы их нарушать, но и для того, чтобы, для начала, человеку понимать, из чего и почему она состоит. Можно кивать в сторону Ольги Розановой, Алексея Крученых, которые еще в 1910-х делали свои коллажные книги (жившие в одном-двух экземплярах) буквально из мусора, кусков обоев, этикеток и билетиков, вырезок из газет и обрывков фотографий, но у тех художников было достаточно честолюбия, чтобы вплести свое имя в ткань книжки, назвать ее и год создания обозначить, дескать, смотрите: время отразилось в зеркале моего искусства. Авторы современных зинов прибегают к их форме буквально от безысходности: нет выставок, нет издателей, готовых к выпуску фотографических альбомов неизвестных авторов, нет галерей, нет коллекционеров-меценатов, значит, надо создать форму, в которой творчество обретет свое завершение, например в авторской книге. Но в поисках известности авторы современных зинов совсем забывают об их форме и об их информативности, в результате — обратный эффект.

Глядя на нарождающуюся в наши дни в российской фотографии культуру новых зинов, я думаю, что это может оказаться благодатной территорией коллективного творчества фотографов и дизайнеров (что все-таки отдельная профессия, требующая базовых знаний), художников и фотографов, издателей и молодых продюсеров. Если для первого типа тандема зин может стать экспериментальной формой новой книги (журнала), для вторых — объекта искусства, где, помимо фотографического, есть бумажное графическое и тактильное совершенство, то молодые продюсеры просто необходимы для того, чтобы зины дошли до зрителя (желательно адресно, до «своего» зрителя). У новых продюсеров есть стремление делать что-то свое, отмежеваться от искусства прошлого, есть желание взрослеть и стареть (со временем неизбежно) в кругу своего поколения — что как не зин, как не создание новой библиотеки нашего времени может стать средой такого комфортного обитания.

Говорят, книга как физический объект себя исчерпала и она все больше утопает в виртуальном цифровом пространстве, но это не так! Пока мы пальцами, глазами, обонянием ощущаем разнообразие окружающего мира, столько же нам будет хотеться иметь физические, доступные для длительного рассматривания и осязания произведения искусства нашего времени. Так что зины, бумажные, редкостные, не исчезнут. Дай бог, в нашей стране не будет необходимости им превращаться в форму политического протеста, но у них появится возможность стать высоким и доступным, открытым искусством молодых, увлеченных фотографией и готовых с нею выйти к зрителю в самых разнообразных формах.