Авторская колонка Ирины Чмыревой. Письмо 49

Так и бывает: ты едешь куда-то, планы одни, а потом... потом все меняется, и ты начинаешь путешествие заново, уже не со своими ожиданиями и планами, а в реальном времени и в тех неожиданных обстоятельствах, которые не выдумать, сколь бы фантастическими они ни были.

Это письмо я пишу из Аргентины. Здесь, в Буэнос-Айресе, проходит раз в два года старейший в Южной Америке и, без сомнения, крупнейший на континенте фестиваль Encuentros Abiertos — Festival de la Luz. В этом году в его рамках были российские выставки, причем не одна, не две, а сразу шесть; по итогам фестиваля и организаторы, и зрители, с которыми приходилось встречаться, повторяли: какая же интересная русская фотография, как здорово, что впервые мы увидели ее у нас в городе. Еще бы, такой разброс тем, настоящая панорама: здесь и фотографии из блокадного Ленинграда (люди стояли в очереди, чтобы войти на выставку, аргентинских школьников привозили автобусами), инсталляция наших классиков арт-фотографии Валеры и Наташи Черкашиных, проект Яны Романовой, несколько совершенно разноплановых экспозиций Марии Плотниковой, автора, пока не известного в России (так получилось, что Маша несколько лет живет в Латинской Америке), но сформировавшегося в Москве. Показ в рамках фестивальной темы этого года «Страсть» сразу нескольких коллекций Плотниковой — чем не подтверждение мнения директора фестиваля Эльды Харрингтон/Elda Harrington: «Сколько же сильных авторов у вас в России, какая же плодотворная у вас традиция!» О том, как ценят или не ценят авторов у себя на родине, пусть читатели поразмышляют без меня, по правде сказать, я собиралась писать совсем не на эту тему.

Что мы знаем об истории аргентинской фотографии да и об истории страны? Одна из крупнейших по территории и природным богатствам, родина Борхеса и Кортасара, участница войн за Фолклендские и Мальвинские острова в ХХ веке, несколько десятилетий правления военной диктатуры.

О последней, точнее, о ее влиянии на общество, я и хочу вам написать. В 1976 году в Аргентине пришли к власти военные, их правление продолжалось до выборов 1993 года, когда даже военные (!) не смогли противостоять обществу. Последней каплей перед теми выборами была война за Мальвины (звучит беззащитно и глупо, именно так чувствовали себя мальчики, посланные отстаивать права государства на отдаленные территории). Обыкновенно военные считают, что маленькая победоносная война полезна для цементирования общества, нечто вроде заменителя национальной идеи, если ее нет. Но на протяжении всей диктатуры (а именно так международными организациями классифицировано то правление военных) пропадали люди. Человек просто шел по улице, подъезжала машина, его запихивали, или просто вламывались в дом, уводили всех, включая детей, и потом о судьбе этих людей никто ничего не знал. Уже позже стало известно и о пыточных подвалах под офицерским казино, и о секретных тюрьмах в морской школе (в центре Буэнос-Айреса; за забором школы кипит нормальная жизнь: идут люди, матери выгуливают в колясках детей, бегуны, пенсионеры с собаками), и о ночных полетах военной авиации над Ла Платой, когда в сотне километров от берега открывались люки самолета и оттуда в воду сбрасывались связанные люди, у которых не было шансов. Когда это происходило в Аргентине, никто этого не знал, а те, кто слышал (их были единицы), не могли поверить, столь невероятными были слухи. Сейчас в школе морских офицеров музей, отреставрирован большой корпус, территорию постепенно расчищают (военные, оставляя ее гражданским, успели ее порядком разорить). Первое, что появилось в новом музее, — библиотека и выставочные залы фотографии и современного искусства. Архивы военного времени подчищены, найти в них ничего невозможно, но живы уцелевшие в застенках люди, некоторые из художников пострадали в то время. К тому же художники (фотографы) — впечатлительные люди, обладающие даром тактичной реконструкции событий прошлого. Именно к таким обращается музей, и их проекты не оставляют никого равнодушными.

В галерее фотографии музея в бывшей школе морских офицеров (неофициальное название — Музей памяти воды, почему, скажу чуть дальше) два помещения, с тем чтобы две выставки, показанные одновременно, могли представить два мнения, две точки зрения на одну тему. Недавно там была выставка Паулы Латринжер/Paula Lutringer. Я горжусь тем, что имею честь быть знакомой с этой очень смелой женщиной. Паула выжила и сумела выбраться из застенков хунты. Спустя годы она стала художником (а была студентом-биологом); главная тема ее творчества — реконструкция памяти. В музее был показан ее проект, сделанный на основании интервью с другими женщинами — жертвами хунты; большинство из них не знали, где они находятся: их, схваченных на улице, привозили с повязкой на глазах, перемещения за пределами камеры также с завязанными глазами. Все, что оставалось в памяти, — детали: звук капающей воды, число ступенек в камере, мигающая лампочка. Паула сделала фотографии «неких мест», соответствующих их описаниям. Об этих «местах» молва свидетельствует, что там были те самые секретные тюрьмы. Но что значит работа с архивами! Доподлинных доказательств об этих «местах» очень мало, военные сумели засекретить, уничтожить, скрыть реальность за номерами объектов. Только память живых людей им не удалось извратить. В соседнем зале с выставкой Паулы шел показ видео уличной жизни за стеной нескольких секретных тюрем (адрес которых все-таки был подтвержден): обычные улицы Буэнос-Айреса, светит солнце, мамы ведут детей за руку, прохожие, машины.

Темная сторона человеческой природы не имеет национальности или привязки к месту, злодеи (давшие волю своей темноте) были среди испанцев в инквизицию и среди немцев, японцев в годы фашизма, ХХ век вообще оказался жестоко обилен проявлением зла. Чего стоили борцы с «внутренним врагом» в годы сталинского режима, тайная полиция Чаушеску, организаторы секретных тюрем в Африке и в Азии...Что было таким страшным в проявлениях войны против собственного народа в Аргентине? Исчезновение людей посреди мирной жизни, на фоне экономической стабильности; об исчезнувших отказывались публиковать объявления в газетах; матерей, когда они выходили на площадь перед президентским дворцом на демонстрацию с требованием информации о судьбах их исчезнувших детей, называли сумасшедшими, придумавшими (!) себе не существовавших никогда детей. И в годы хунты общество охотно верило, что есть тысячи сумасшедших женщин, — слишком страшно было принять правду. Особенно если она покрыта неизвестностью. Самым страшным в Аргентине было, пожалуй, то, что никто не знает доподлинно, что случилось с большинством похищенных, на земле обнаружено слишком мало могил, генетической экспертизе работы на годы вперед, чтобы идентифицировать найденных, в случайных местах находят новые могилы. А после публикации книги «Полет» одного из пилотов ВВС Аргентины стало известно, что очень многие нашли смерть в водах широкого устья Ла Платы, сброшенные из самолета в воду.

На берегу реки рядом с университетом Буэнос-Айреса в конце 1990-х начали строить Мемориал жертвам государственного терроризма (так классифицированы действия хунты международным сообществом, правда, годы спустя). Длинная стена зигзагом разрезает зеленый холм, стена почти черная, из темно-серого гранита, такого же мрачного, как цвет воды в Ла Плата. В этой стене 30 тыс. гранитных табличек — по числу жертв хунты, о которых есть предварительные сведения. И всего 9 тыс. имен (пока): семьи до сих пор подают заявления о пропавших без вести, и до сих пор не все готовы освободиться от страха признать, что в семье кто-то исчез. Таковы последствия ползучего тихого страха неизвестности, который сковал общество веселой и богатой страны почти 40 лет назад, и, даже освободившись от него (официально) 20 лет назад, люди не в силах избавиться от страха.

В выставочном зале Мемориала проходила выставка, подготовленная Комитетом матерей, протестовавших все годы режима против неизвестности. Это множество панелей — обыкновенных больших картонов, на которых пишут живописцы и учат детей рисовать, — на них наклеены фотографии, драгоценные документы, странички из дневников, детские записочки и рисунки — все то, что осталось на память близким от исчезнувших. Больше всего на этих панелях фотографий, и они весомее, чем имена и даты рождения исчезнувших, свидетельствуют о том, что эти люди были на самом деле. Соседствующие на одном картоне фотографии младенца и счастливого молодого доктора в мантии, только что получившего диплом, больше говорит о прерванной судьбе, чем самые высокие слова. Фотография длинноволосой блондинки среди ее рисунков делает судьбу неизвестной молоденькой художницы, похищенной вместе с остальными, фактом истории. Сочетание снимков смеющегося усатого кабальеро с отпечатком пяточки младенца (таким, взрослым и ребенком одновременно, он навсегда останется в памяти его матери) — невозможно без слез смотреть на эти алтари памяти.

Что остается от нашего современника после его ухода? От кого-то книги, от кого-то дела, от всех нас — фотографии. Пожелтевшие, хрупкие от времени бумажные, подверженные кнопке delete цифровые — это все, что на самом деле может подтвердить факт нашего существования на этой земле в этом веке. И фотография оказывается действенным оружием в борьбе за память, против режима, готового отрицать факт существования неугодных ему граждан.