Авторская колонка Ирины Чмыревой. Письмо 58

Это письмо я начинала писать в апреле в Сеуле. Помните? Северная Корея поставила всех… на счетчик: кинут ракетой — не кинут, берут на понт или продолжат то, что начали за две недели до всех тех событий, которые приняли мировой размах. Перед тем Северная Корея закрыла промышленный кластер на своей территории, где работали северные корейцы, а построено было все и управлялось, и заказы шли от Южной Кореи. Я сидела в апреле в Сеуле и делала первую в Южной Корее крупную выставку — 10 авторов из 4 городов — современной российской фотографии.

Пока работаешь над экспозицией, пока при тебе поднимают вещи на стены, затем открытие, интервью, экскурсии и лекции, все, что происходит за пределами круга выставочных забот, кажется чем-то далеким, запредельным. А потом наступает утро, когда уже все заботы новой выставки позади, и ты, сидя за кофе, любуешься цветущими сливами, открываешь газету и… видишь фотографии людей, от горя закрывших лица, такой была реакция южнокорейских промышленников, потерявших все-все-все, что вложили в тот пресловутый кластер. Да, южнокорейское государство из антикризисного фонда проекта будет возмещать ущерб, но что значат страховки, которые выплатят когда-то потом, по сравнению с разрушенной сейчас верой в возможность воссоединения Кореи, Севера и Ю га, пусть в форме экономического сотрудничества? Те, кто вложился в экспериментальные объединяющие экономические проекты, сейчас выглядят самыми отпетыми идеалистами, но они были реалистичными, те проекты с экономическими расчетами роста производства, распределения и постепенного возврата средств. Кто, как не промышленники, обычно считается самой реалистической и прагматически мыслящей частью общества? Почему я пишу об этом? Потому что я видела фотографии, фотографии людей, переживающих кризис. Не просто кризис экономических потерь, но кризис веры в национальное единство. Люди Южной Кореи, построившие развитое экономическое общество, суперсовременные магистрали и здания, столь необычные по архитектуре, что кажутся призрачными в дымке облаков, бегущих с Ж елтого моря, до сих пор верят, что севернее демаркационной линии живут их братья, люди одной с ними нации…

В М узее фотографии в Сеуле как раз шла выставка фотографии 1960—1970-х годов живого классика Сюнтая Хонга. Не фотограф, инженер, не публиковавшийся в официальных медиа, снимавший для себя, заинтересованный наблюдатель, погруженный в фотографию как способ самовыражения и одновременно как в возможность рефлексии. Когда я смотрела его произведения, мне на память приходили фотографии Михаила Дашевского. Их многое объединяет: возраст; оба — ученые; оба снимали без надежды на публикацию в момент съемки; обоих интересовала «уходящая натура» — было чувство того, что картинка скоро уйдет, полностью сменится; и, с другой стороны, для обоих фотография — глубокое переживание личных воспоминаний, ощущений, практически субъективная поэзия… Когда я смотрела на снимки ребятишек, купающихся в мелкой воде канала, одного из многих в городе, еще не обложенного бетоном, смотрела на рваные вытянутые свитера, на грубые лачуги позади, я говорила себе: вот, как Солянка в М оскве 60 лет назад; эти корейские мальчишки сегодня — седовласые люди в костюмах, владельцы бизнеса и новеньких KIA суперсерий…

Южная Корея — страна, построившая почти призрачный мир с десятками университетов, куда рекрутируют лучших специалистов из Европы (в том числе в области фотографии), бесконечных супермегамоллов, так что количество метров магазинов в разы превышает количество граждан и туристов вместе взятых — настоящий рай потребления, и при этом парки, храмы, музеи, галереи…

«Во всех странах принято жаловаться на собственную арт-ситуацию, — говорит профессор одного из университетов. — Вот у нас много студентов искусств, много начинающих фотографов, но я рекомендую им ехать за рубеж, потому что сцена для уже существующих художников невелика и конкуренция растет, а если не знать, по каким законам построен международный рынок сегодня, даже на национальном уровне невозможно пробиться, поэтому надо ехать за рубеж, учиться, приобретать личный опыт там…»

«Что же такого в сеульском воздухе, что студенты Сен-Мартина из Лондона, Парсона из Нью-Йорка и П арижа возвращаются в конце концов домой, в Сеул? Получается, что сцена здесь полнится профессионалами самой высокой пробы, и конкуренция только возрастает», — спрашиваю его уже я.

«Да, так, но здесь комфортно жить, и появление все новых фондов поддержки искусств и галерей, в том числе мультимедиа и фотографии, дает ощущение стабильности жизни дома, плюс стипендии, позволяющие путешествовать из Кореи по другим странам. Такие программы, как Музея фотографии в Кюосато (Япония), поддерживающие молодых корейских фотографов…»

О программе и самом музее Кюосато надо сказать отдельно: это инициатива одной из буддийских общин, член которой… директор музея и фотограф Эйко Хосое, один из величайших среди ныне живущих (его работы во всех крупных мировых коллекциях, имя — в энциклопедиях, без него невозможно представить последние 70 лет развития фотографии, и, в отличие от его современника и соотечественника Араки, Хосое — миротворец, которому не безразлична чужая жизнь, он в ней участвует, милосердно и в меру сил). С кем его сравнить?

Представьте, что живы Картье-Брессон и Виногранд, и они решили просто предоставлять шанс молодым, независимо от того, схоже их творчество с великим и классическим или нет. Так вот, Хосое в М узее фотографии в Кюосато поддерживает разных молодых авторов — можно прислать портфолио на ревю, если тебе еще нет 35 лет, и, если повезет, портфолио купят, будет выставка, публикации… Что больше может помочь молодым художникам? Среди тех, кому музей помог, каждый год есть корейцы — во-первых, у японцев есть чувство вины за оккупацию Кореи в годы Второй мировой, во-вторых, есть чувство ответственности Хосое и его музея за новую фотографию, и, в-третьих, корейские фотографы — молодые — сами очень активны, ездят на портфолио-ревю, показывают работы, учатся и ищут контактов…

В те же дни, что и российская выставка, в Сеуле прошла презентация Музея фотографии Кюосато (все это в одну программу собрал международный ежегодный форум Seoul Photo, уже пятый по счету). Мне довелось выразить слова почтения лично Хосое-сан, увидеть, с каким благоговением говорят с ним его сотрудники и фотографы разных стран. Каково же было мое удивление, когда он вспомнил свой единственный визит в Москву — в 1989-м, выставку «150 лет истории фотографии в России» и свой визит в дом, где живет семья Александра Родченко. Поистине благодаря таким людям, как Хосое, прошлое соединено с будущим.

...Я сидела и смотрела на цветущие деревья, на футуристический город на другом берегу реки, струящийся в розовой дымке идущих с моря ветров, на молодых улыбчивых, вежливых и полных достоинства служителей в отеле и думала: неужели всему этому конец? И фотографии японских туристов, приезжающих в Сеул и окрестности полюбоваться цветением деревьев и погрузиться в угар шопоголизма, — это все в последний раз? Международные газеты уже пестрели фотографиями (одними и теми же, потому что очень наглядными), как в Японии на фоне жилых кварталов разворачивают противоракетные установки — на случай запуска оружия Северной Кореей. А национальная пресса корейского Юга оставляла свидетельства об этих днях фотографиями школьников на уроках труда (посадка картофеля, по стилю — привет Максу Пенсону и Родченко) и туристов с цифровыми фотиками под цветущими деревьями (почти соцреализм, а-ля фотографии Олега Кнорринга, Тимофея Мельника и Якова Рюмкина при позднем Сталине).

Насколько же зависит переживание реальности от того, какую фотографию тебе подают как «основное блюдо» на газетной полосе. Международная пресса — война, простите за откровенность, но страшно до чертиков, когда ты сидишь под траекторией запуска ракеты средней дальности, другое дело — национальная пресса: дети, школа, туристы — все предельно обыденно. Я спрашивала улыбающихся девочек и мальчиков в отеле: ваши северные, кто они? «Наши братья, у того государства странная политика, но мы единый народ». И мне было обидно до слез: даже мы в России вышли из периода СССР без декомпрессионной камеры, где бы организм страны прошел очистку от вируса сталинизма и восстановил внутренний баланс с внешним миром, — это тяжело, но у нас почти получилось: иметь картинку современной реальности без поиска внешних агрессоров и внутренних врагов.

Но, даже будучи из России, все равно понимаешь, насколько велик разрыв в восприятии мира — в построении картинки между свободными строителями-индивидуалистами (Юга) и маленькими проводниками единой большой идеологии (Севера). В Корее. Южная Корея прошла через тяжелые времена: не только американская оккупация после окончания гражданской войны, но и период собственной тоталитарной диктатуры, когда исчезали люди и уезжали из страны целыми большими семьями. Но южным корейцам удалось очистить собственное сознание, найти новые приоритеты: наука, технологии, мировое соперничество в уровне цивилизации, увы, в меньшей степени — в области культуры. И при том южане сохранили детскую веру в то, что по другую сторону границы времен гражданской войны их ждет их продолжение, вторая часть их семьи… Может быть, к счастью, эта граница между севером и югом до сих пор существует: судя по интервью, северные братья, в духе их государственной идеологии, не интересуются южанами ни в качестве семьи, ни даже в качестве построенной ими цивилизации. Уровень знания северян о мире пределен и очерчен границами коммунистической партии, за этими границами — конец света, так что южане — вне пределов, где есть жизнь.

Я покидала Южную Корею со слезами восхищения и благодарности: эта маленькая страна подарила мне (в том числе своей новостной фотографией) понимание той дистанции между современностью и историей, которую прошло наше российское общество за последние 25—30 лет. И мне было страшно от хрупкости всего созданного в той стране за последние полвека. К счастью, назавтра не было войны. Я не хочу сейчас вспоминать ни один из дней моей жизни, проведенных в зонах реальных боевых действий. Но эти несколько дней в ожидании неначавшейся войны останутся со мной навсегда.